— И откуда ты только взялась? — пробормотал он. Ариана улыбнулась, вряд ли понимая, что он имел в виду. Но уже через секунду ее улыбка погасла, потому что со стороны калитки послышался женский голос, зовущий Райана домой.
— Мама, — словно за что-то оправдываясь, объяснила Ариана. — Я надеялась, что они с тетушкой проговорят еще хотя бы час.
Лил пожал плечами, слишком хорошо понимая поспешность тетушки Аны: кому захочется, чтобы его ребенок общался с драконом? Уже то, что их оставили наедине, следовало считать огромной милостью с ее стороны. И Лил, вероятно, должен был ее оценить.
— Завтра, конечно, не придешь? — как можно небрежнее поинтересовался он, но не смог не вздрогнуть, когда Ариана покачала головой. Потом она вздохнула, словно ссылаясь на обстоятельства, но вдруг оживилась, в глазах появился озорной огонек.
— Завтра пойду в лес за ягодами, — вполголоса быстро проговорила она. — На рассвете. Не опаздывай.
Она еще раз задорно улыбнулась и побежала к матери.
Глава третья: Две сестры: старшая
Айлин смотрела вслед уходящей сестре со смесью грусти и понимания. Она не осуждала ее за скорый уход: Ана и так совершила подвиг, приведя в дом сестры дочь вопреки запрету мужа. Хедин ненавидел драконов, и, если бы это зависело только от него, Айлин и Лила не подпустили бы к Армелону и на десять миль. Ана заступилась. Айлин не знала, какими правдами и неправдами ей удалось уговорить жителей позволить сестре с сыном поселиться недалеко от города, но была бесконечно ей за это благодарна и не требовала большего.
Семья для Аны значила все. Она готова была отдать жизнь за вспыльчивого, упрямого, но от того не менее любимого мужа и за любую из дочерей: будь то рыжеволосая красавица Беанна или ни разу не надевавшая женского платья Ариана. Вот только Айлин забыла, что и она тоже является членом семьи своей младшей сестры. А Ана помнила. И не приняла ни слова благодарности, когда позволила Ариане остаться наедине с Лилом.
— Он твой сын, Айлин, — улыбнулась Ана в ответ на заверения сестры в полной безопасности ее дочери. — Других гарантий мне не надо.
Сын…
Айлин вздохнула. Ана, конечно, знала все еще до возвращения старшей сестры в Армелон: Айлин писала ей письма, в которых рассказывала о своей жизни. О том, что заставило ее уйти из отчего дома. О том, как ей нравится путешествовать, в каких красивых и интересных местах удалось побывать. О том, какие разные везде люди и обычаи.
О Лиле она решилась написать не сразу. Наверное, больше года боялась открыть сестре новую страницу своей жизни. Но прятать сына всю жизнь не смогла.
«Я долго не слала тебе писем, — прости, если заставила волноваться, — так начиналась та самая исповедь, ответа на которую Айлин страшилась едва ли не больше смерти. Ана была единственным близким ей человеком, и если она осудит… — За это время произошло событие, утаивать которое от тебя у меня нет больше ни сил, ни желания. Поэтому предстаю перед тобой с повинной головой, надеясь на снисхождение и понимание. Не отрекайся от меня, не попытавшись встать на мое место.
Ана, я стала матерью. У меня сын — и это самый замечательный сын на свете!
Разумеется, я не вышла замуж — в моем-то возрасте… Но это еще полбеды. Самое страшное и безысходное — разумеется, не для меня, а для Лила — это то, что он дракон. Самый настоящий маленький дракончик, и вчера он это доказал, без всякого зазрения совести поджарив мою ногу, — на этом месте, и Айлин отлично это помнила, она улыбнулась проказе своего малыша. Уже тогда Лил был настоящим драконом: жестким, уверенным, храбрым до безрассудства. Но именно эти качества и нравились в нем Айлин. Он словно был ее отражением. Или просто родным сыном. — Ему около шести лет, и он вовсю пробует мир на вкус. Он сводит меня с ума, но я абсолютно счастлива — и как мать ты должна меня понять.
Впрочем, я буду признательна, если ты просто дочитаешь это письмо до конца, не выбросишь и не сожжешь, чтобы навсегда забыть о моем существовании. Хотя бы ради того, чему нас учили родители.
Меня всегда считали странной из-за тяги к путешествиям, которую никто не мог понять… Но именно она подарила мне сына.
Это произошло чуть больше года назад. Я брела по лесу, когда вдруг услышала детский плач. Именно детский — и такой отчаянный, разрывающий душу, словно случилось настоящее горе.