— Я похож на отца. Мой отец — индиец.
— Вот как! — воскликнула она. — Теперь понятно, что потянуло тебя в Индию. Генетическая память. Только почему у тебя не индийская фамилия?
— Чтобы меня в школе не дразнили индусом, мой отец поменял мне фамилию. Так Кевин Чоудхари стал Кевином Годменом. — Кевин пожал плечами, захлопнул половинки амулета, спрятал его на груди и отвел взгляд в сторону.
Она сидела так близко, что ему становилось не по себе. Он чувствовал дразнящий запах ее тела, его тепло. В какой-то миг сама пещера показалась ему утробой, укрывшей в себе двух беспомощных младенцев. Мать-земля. Наверное, он должен научиться видеть в каждой женщине мать, богиню. Так ему будет легче укротить свое сексуальное желание.
— Насколько я помню, ты говорил, что твои родители живут где-то под Нью-Йорком, — сказала она. — Они счастливы вместе?
Продолжая смотреть в сторону, он тихо ответил:
— Там живет мой отец со своей новой женой.
— Твои родители развелись?
— Нет. Моя мать умерла, когда мне было десять лет.
— Прости, Кевин… Мне очень жаль.
— Ничего. Это было так давно, что я успел с этим смириться. — Выдержав паузу и догадавшись, что она ждет, он продолжил:
— Мой отец — редкий человек. После смерти матери он полностью заменил ее мне: любил, заботился, помог получить образование и встать на ноги. Только после того, как я стал самостоятельно зарабатывать, он снова женился. И я понимаю его, хотя хорошо знаю, что он никого так не сможет любить, как любил мою мать.
— Такое самопожертвование — редкое качество для мужчины, — заметила Джессика. — Тебе повезло.
— А как поживают твои мать и сестренка? — спросил он.
— Мама сумела справиться с кризисом и теперь вполне здорова. И даже вернулась на работу в школу. А сестренка оканчивает университет в Шарлотте. После той встречи с тобой… — Джессика осеклась: стоит ли говорить, что после встречи с ним она порвала с Тимом и стала самостоятельно пробивать себе дорогу в жизнь?
Та ночь как будто отрезвила, окрылила, вдохновила ее… Но интересно ли ему знать об этом?
— И что же? — спросил он, и его голос странно дрогнул.
Джессика перевела дыхание.
— В моей жизни все стало удивительно удачно складываться. Сначала я устроилась на работу официанткой, потом меня взяли в театр. Работая на двух работах, я смогла помогать сестренке и матери, и у них тоже все со временем наладилось. Вот.
— Я очень рад. А твой отец так и не вернулся?
— Нет. И слава Богу, что он не сделал этого.
Мать никогда не смогла бы ему поверить снова, и его появление лишь заново расстроило бы ее. Он обзавелся новой семьей, а о нас просто забыл. Тебе повезло с отцом, — добавила она после короткого молчания. — И ему тоже повезло, что ты единственный ребенок в семье.
Были бы у тебя брат или сестра, твоему отцу пришлось бы намного труднее.
Кевин криво усмехнулся.
— У меня есть брат, которого я никогда не видел.
Джессика удивленно подняла на него глаза.
— Ничего удивительного, — продолжал он. — Моя мать была замужем дважды. Первый раз она вышла замуж, когда ей было восемнадцать. У нее родился сын, но брак с первым мужем длился всего пару лет. Муж бросил ее.
Мать снова вышла замуж только через тринадцать лет после развода с первым мужем, и тогда на свет появился я. Мой брат, которому тогда было шестнадцать, возненавидел моего отца.
За что, трудно понять. Может, за цвет кожи, а может, из ревности. Это обычная реакция ребенка по отношению к отчиму. В общем, почти сразу после моего рождения брат заявил матери, что больше не нуждается в ней, и сбежал из дому.
Джессика слушала, широко раскрыв рот.
— Родители разыскивали его, пытались уговорить вернуться, но он однажды заявил, что, если они будут продолжать беспокоить его, он подаст на них в суд, обвиняя в том, что они издеваются над ним. Ты ведь знакома с американским законодательством и знаешь, что ребенок всегда прав. После этого они решили оставить его в покое.
— И с тех пор он не возвращался?
— Нет. До нас доходили слухи, что он связался с мафией и возил кокаин из Латинской Америки. Позже мы узнали, что он разбогател и сменил вид бизнеса. Мать умерла от рака крови, когда ей было сорок пять, и перед смертью в бреду безутешно шептала: «Прости меня, сынок». Но это не ей, а ему следовало бы до последних дней его жизни просить у нее прощения.
Джессика возмущенно покачала головой.
— Какой беспримерный эгоизм и нечеловеческая жестокость. Извини, Кевин, что заставила тебя вспомнить об этом.
— Я сам часто вспоминаю об этом и, признаться, никогда не жалею, что не видел этого бессердечного мерзавца, который принес матери столько страданий.
В пещере повисла тревожная тишина. История семьи Кевина настолько растрогала Джессику, что ей захотелось узнать о нем больше.
Почему, например, он не женат? Или, может, он был женат и разведен? Ей хотелось также выяснить причину его бегства от жизни. Она подозревала, что за его духовной устремленностью скрывается какая-то серьезная причина, приведшая его в отчаяние. Как он жил эти пять лет после их первой встречи? Из рассказа Умы и Шанкара она могла предположить, что он был преуспевающим художником. Почему же он решил отказаться от карьеры, славы и денег? И, судя по всему, от женщин тоже.
Свеча на камне в глубине пещеры, потрескивая, догорала.
— Думаю, нам пора ложиться спать, — сказал наконец Кевин.
— Да, ты прав. Ты наверняка рано встаешь.
Но не волнуйся, утром я исчезну, и ты сможешь продолжать свой духовный подвиг. Еще раз спасибо за помощь и за откровенную беседу.
Он махнул рукой и принялся молча стелить на полу пещеры свое единственное одеяло.
— Твоя постель готова, только, к сожалению, укрыться тебе будет нечем. Если замерзнешь, можешь накинуть на себя половину одеяла.
Джессика вспомнила о своей шали, полезла в сумку и достала ее.
— Я прихватила с собой шаль. Только позволь поинтересоваться, на чем собираешься спать ты?
— На траве.
— Понятно, на сырой и холодной траве.
— Нет, на мягкой, густой и шелковистой.
— Нет, Кевин, так дело не пойдет, — запротестовала она. — Возьми хотя бы мою шаль.
— Шалью ты сама можешь накрыться. Спокойной ночи. — И он, пригнувшись, направился к выходу.
— Знаешь, Кевин, это уже слишком. — В ее голосе послышались нотки раздражения. — Я вторглась в твое уединение, отняла у тебя постель и жилище. Но я не хочу, чтобы ты до утра стучал от холода зубами, ночуя под открытым небом. Ты должен взять мою шаль.
Он вернулся и нехотя взял из ее рук шаль.
— Спасибо. Спокойной ночи.
— Сладких сновидений, — с легкой издевкой ответила она.
Кевин лежал, постелив на траву ее шаль, и считал звезды.
Сто двадцать пять, сто двадцать шесть…
Черт, ему явно не удастся сегодня заснуть.
Но как приятно было снова встретить эту девушку с глазами, похожими на маслины, и как приятно было сидеть с ней в пещере и разговаривать! С ней можно было бы проговорить вечность. Она может быть такой разной: вспыльчивой и дерзкой, насмешливой и суровой, внимательной и нежно-чуткой. Она так не похожа на тех девиц, с которыми он раньше имел дело.
Но она не только душевный собеседник, она женщина. А женщины… От них лучше держаться подальше. Эх, как бы так перевоспитать себя, чтобы научиться видеть в них одно только божественное? Как бы заставить себя не видеть этих округлых форм, полных грудей, этих манящих губ, этого томного покачивания бедер?
Черт, как он собирается принять саньясу, если его до сих пор пробирает под взглядом этих откровенных, дерзких глаз?
Сто двадцать семь, сто двадцать восемь…
Она и здесь, в лесу, его нашла. Но завтра утром она уйдет. А через неделю Махараджи посвятит его в саньясу и тогда… Может, тогда хоть что-нибудь изменится?