И полевка так расчувствовалась, что слезы смеха легко превратились в самые настоящие слезы и ручьем потекли по лапе зайца. Бью-привидение постарался обратить все в шутку, хотя и смахнул украдкой длинным ухом свою собственную слезу:
— Ну-ну! Мы просто сделали что могли. И если ты хочешь еще лепешек, то лучше все-таки отпустить мою бедную лапу. Теперь она уже совсем чистая, так хорошо мне ее вымыли слезами. К тому же вы тут все очень окрепли, постоянно занимаясь греблей на свежем воздухе, так что ты сжала мою лапу так сильно, что того гляди раздавишь ее!
Рангувар Гроза Врагов трепетала от гнева. Голос ее дрожал:
— У всех пленников на красном корабле сильные лапы, потому что они привыкли к тяжелым веслам. Но не вечно им грести! Настанет день, и они сбросят свои цепи, и тогда пусть Вилу Даскар и его разбойники поберегутся этих сильных лап! Мы отомстим за себя, за наших друзей и близких, за все время, проведенное здесь и вычеркнутое из нашей жизни! Даю вам слово!
Бью посмотрел в горящие глаза черной белки и сказал:
— Не сомневаюсь, госпожа, нисколько не сомневаюсь!
33
«Пиявка» бороздила моря, часы складывались в дни, а дни — в недели. Судно вошло в ветреные широты, и погода изменилась — море стало волноваться. Завернувшись в плащ из мягкой зеленой шерсти, обмотав голову пурпурным шелковым тюрбаном, Вилу Даскар стоял на палубе, держа лапу на рукоятке своего верного ятагана, висевшего у него на поясе. Опершись на борт, щурясь от ветра, он глядел на север, на серые волны с пенными гребешками. Рядом стоял хорек Аккла и ждал приказаний капитана. Все шло не так, как надо. Несмотря на порку, которой подверглась часть команды, воровство на судне не прекратилось. Вилу Даскар и Аккла по-прежнему надеялись, что воры — не из своих, но все члены команды ходили мрачные и ворчали что-то про слишком суровые наказания и нехватку еды. Горностай прекрасно понимал, что дисциплину на судне надо поддерживать любой ценой, если только он хочет оставаться капитаном. Он умел навязывать свою волю другим. Тем не менее суеверные слухи о Морском Привидении, преследующем «Пиявку», не утихали. И сколько бы он ни угрожал, ни высмеивал, ни убеждал, Вилу знал, что бессилен искоренить невежество своих подчиненных. Однако, чуя запах сокровищ, он не собирался сдаваться. Даскар сумел внедрить в тупые головы разбойников одну, но важную мысль: они должны выполнять его приказы, иначе — смерть. И сознание того, что они на корабле и бежать от гнева капитана-убийцы им некуда, держало команду в повиновении.
Вилу говорил с Акклой, не глядя на него:
— Я иду к себе в каюту. Приведи ко мне Льюка, а сам вернись сюда и дай мне знать, когда увидишь землю. Да, и пусть Паруг займет чем-нибудь команду. Чтобы палуба, кубрик, камбуз и каюты блестели!
Виллаг окунул кусок пемзы в лоханку с морской водой и принялся лениво тереть стол в кубрике, недовольно ворча:
— Уф-ф! Опять все драить! Да я уже чуть лапы себе не стер, начищая этот дурацкий столик! Раз десять его драил за последние несколько дней!
Вонючка ползал на четвереньках по полу и разбрызгивал ледяную морскую воду:
— Ага! Тем более что поставить-то на стол, похоже, и нечего. Даже эти поганые рабы выглядят упитаннее нас!
Хорек Заплата, который тер песком и золой медную дверную ручку, отложил свою тряпку, провел лапой по лбу и задумчиво проговорил:
— А ведь ты прав, приятель! А может, это именно рабы стырили нашу жратву?
Боцман Паруг размотал веревку, завязал на одном конце узел и скрепил его смолой:
— Ясное дело, это они! — издевательски подхватил он. — Так и вижу, как они готовят пудинг с изюмом на камбузе, конечно же, с веслами на плечах и с кандалами на задних лапах. Тупица несчастный! Да как бы они смогли это сделать? У тебя, видно, грязь вместо мозгов. Лучше драй свои железки, да так, чтобы я мог видеть в них свое отражение, а то попробуешь этой веревки!
Льюку связали лапы за спиной, а на шею накинули веревочную петлю. Вилу Даскар присел на край стола в своей каюте:
— Итак, друг мой, знаешь ли ты, где мы? Воитель бесстрашно встретил взгляд своего тюремщика:
— Я тебе не друг, но где мы, я знаю. Мы в Северном Море.
— Да что ты говоришь? Это-то я тоже знаю. Но в каком именно месте?
— Я знаю не больше тебя. Одна волна ничем не отличается от другой.
Даскар покачал головой и улыбнулся тонкой насмешливой улыбкой:
— Настоящий воин! Слушай меня внимательно, мышь. Я с тобой не в игрушки играю. Как скоро я узнаю, где мы находимся? Ты мне это скажешь, а то я велю не давать рабам воды. Это будет очень кстати: ее уже мало осталось — только для меня и команды. Так что лучше скажи.
Не обращая внимания на горностая, Льюк прошел к окну мимо него и посмотрел на тяжело вздымавшиеся холодные волны:
— Держи курс на восток, пока не увидите землю, потом снова поворачивай на север. Ты, конечно, узнаешь этот скалистый берег, тот самый, где ты истребил мое племя. Когда увидишь этот берег, позови меня. Дальше корабль поведу я, потому что только я знаю дорогу.
Лезвие ятагана зловеще сверкнуло, остановившись в воздухе у самого уха Льюка. В голосе Вилу Даскара звучала угроза:
— Конечно, ты поведешь корабль… Прикованный к штурвалу и с этим клинком, приставленным к горлу!
Льюк улыбнулся, и его улыбка была такой же холодной, как и погода:
— Ну, это будет слишком просто для меня! Впрочем, буду ждать с нетерпением!
Вилу громко скрипнул зубами и рявкнул своим приспешникам:
— Уберите этого строптивого дурака!
Прежде чем Льюка вытолкали из каюты, он еще успел со смехом заметить:
— Строптивого — да, но только не дурака!
Когда Льюка опять приковали к веслу, Рангувар прошептала краешком рта:
— Когда мы наконец двинемся? Все готово. Пока тебя не было, мне передали, что на верхней палубе подпилили последнюю цепь.
Льюк подумал некоторое время, прежде чем ответить:
— Скорее всего, завтра вечером. Я чувствую, что скоро покажется мой родной берег. Меня, вероятно, позовут на палубу к Вилу Даскару. Завидев красный корабль, мое племя подготовится к бою, так что мы сможем рассчитывать на их помощь.
Рангувар замолчала, потому что Живодер как раз прошел мимо, направляясь на корму.
— Но если ты будешь на палубе, как мы узнаем, когда начинать, Льюк?
— Хороший вопрос! Вург и Бью будут где-нибудь рядом с носом корабля. Если они услышат, как я крикну: «Полный вперед!», это будет сигналом занимать корабль, а если «Курс на север!», значит, ничего пока не предпринимайте. Меня прикуют к штурвалу. Сидите и ждите, когда я подам вам знак.
Рангувар выждала, пока Блохастый не прошел мимо.
— Ясно. Если Вург или Бью передадут нам «Полный вперед!», мы начинаем, а если «Курс на север», тогда ждем.
Между тем двое предполагаемых гонцов переживали тяжелые времена. Бью и Вург мокли в холодном море и мерзли на пронизывающем ветру. Прижавшись друг к другу под украденным одеялом и несколькими слоями парусины, они качались на своем плоту, привязанном к корме «Пиявки». Заяц высунул голову из ненадежного укрытия, и его тут же умыла накатившая холодная волна. Он немедленно нырнул обратно в сырые одеяла:
— Ей-богу, старина, я больше не могу жить в этих немилосердных широтах!
Вург прикрыл глаза и старался заснуть, но Бью все не унимался:
— Моя старая тетушка сказала бы, что здесь так холодно, что можно удить рыбу усами крота, и так мокро, что можно утопить омара. Но это бы все еще ничего, если бы я так не голодал. Ты что предпочел бы, Вург: замерзнуть, утонуть или умереть от голода? Вот я бы…