Перед каждым приёмом пищи Фирузе читала короткую молитву, благодаря богов за пищу и кров над головой. Дориан шутливо присоединялся к ней, а я чувствовала себя странно, особенно когда Ахмет поднимал на меня взгляд и восхвалял как пришедшее к ним чудо и благословение.
Жили Ахмет и Фирузе небогато, но и не бедствовали. Каждую неделю глава семьи уезжал на выходной рынок, где продавал ковры, а возвращался с забитой продуктами машиной. Первое время мне было совсем неудобно, но потом Вивиан и Дориан дали им деньги. Проедать их бюджет было не так неловко, как скромный доход добрых людей.
– Нехех, – этими словами Фирузе заканчивала молитву и каждый раз плакала, приговаривая, что это слёзы счастья. Я же покрывалась по́том и краснела от смущения, ощущая на себе взгляды всех собравшихся.
Запихнув в рот кусок сыра, я смотрела новости по телевизору, пока остальные негромко переговаривались о солнечных плитах, воде и о том, что Дориан хотел съездить в город.
– Маат, – позвал Дориан, прямо в разгар пережёвывания ветчины. – Завтра двадцать седьмой день цикла.
Я уже и не помнила, что это значит, и вопросительно выгнула бровь.
– Тебе нужно восстанавливать силы.
До меня стало доходить, но медленно. Я застыла с широко раскрытым ртом, ещё не полностью пережевав сыр.
– Мы идём на охоту.
Кусочек еды скатился по языку и упал на стол.
V
Кто-то тянул меня за собой. Я старалась не волочиться и быстро перебирала ногами, но прислужник, тащивший меня, не учитывал интересы ребёнка втрое меньше него. Я подумала, что он вырвет мне руку, когда в конце тёмного и холодного коридора, по которому гуляло эхо, показался свет. Прислужник ускорился. Ему явно не терпелось расстаться со мной.
У самых дверей я не удержала равновесие и упала, но мужчина даже не почувствовал это и втащил меня в комнату.
Швырнув меня, словно мешок с мусором, он спросил:
– Твоя?
Я шмякнулась на холодный каменный пол и так сильно ударилась подбородком, что в глазах заплясали искры.
Последовало долгое молчание. Я всхлипнула и приподняла голову, чтобы понять, где оказалась. Чья-то голая ступня опустилась в сантиметре от моих разбросанных по полу волос. Протянув указательный палец, чтобы я смогла зацепиться за него и встать, Анубис сухо ответил:
– Моя.
– Прости, – прошептала я. – Прости, что вышла из комнаты.
Анубис мягко улыбнулся:
– Всё хорошо, Мати. Не переживай.
– Не переживай? – возмутился тот, кто поймал меня во внутреннем дворике, пока я собирала камешки. – Она в заточении до вынесения решения об её участи. Это приказ Осириса и Исиды.
Выражение лица Анубиса показалось мне насмешливым. Он не злился на меня за то, что я посмела выйти из своей комнаты. Напротив, его веселил гнев, с которым прислужник смотрел на маленькую девочку.
– Она богиня, а ты смертный прихвостень Исиды, выносящий за ней ночной горшок. Что ты делаешь в Дуате?
– Я к Осирису по важному поручению, – немного напрягся прислужник.
– В это поручение входил отлов маленьких девочек, гуляющих в саду?
– Нет… но…
Разговор был коротким. Я вскрикнула и отпрыгнула в сторону, но несколько капель крови всё равно попали на платье.
Анубис рассёк ладонью воздух, даже не коснувшись прислужника, и тот резко схватился за горло. Через его плотно сомкнутые пальцы сочилась кровь, а в глазах застыл ужас. Вскоре он опустился на колени, а потом рухнул на пол.
– Никогда не позволяй так с собой обращаться. Никому. Особенно смертным, поняла? – спросил Анубис, пнув трагично почившего ногой.
Люди – поразительные создания. Гораздо более умные, чем боги. Лишившись милости последних, они не просто выжили и победили в сражении с природой, но и обуздали её, подчинили себе. Нас, богов, Источник наделил силой. Люди же пришли в этот мир ни с чем.
Но чего всё это стоило на самом деле? Чего стоили все эти тысячелетия кропотливого труда и войн, когда, вернувшись из заточения, боги могли стереть всё в пыль одним щелчком пальцев?
Перевернувшись на живот, я нащупала мобильный телефон, который выпросила у Вивиан на одну ночь, и юркнула под одеяло.
Александр Робинс не доверял социальным сетям. Чтобы следить за друзьями, он завёл пару пустых аккаунтов. Я силой заставила его выложить фотографию, сделанную на приёме у Пьера Бенетта: немного смущённый, раскрасневшийся от комплиментов и шампанского, он держал в руках нелепую статуэтку-приз за вклад в развитие истории человечества. Фотографировала не я, поэтому снимок был немного смазанным, но сам Робинс выглядел великолепно. Я почти влюбилась в него, когда увидела таким… живым.