– Циферблат часов тоже похож на этот круг. Точка, опоясанная снаружи, – продолжала Мир, привстав на локтях со странным воодушевлением на порозовевшем лице.
– Ну и что?
– Потолок – это часы, – вдруг выпалила она.
– Не вижу минутной стрелки. Вообще никакой стрелки не вижу.
Прислужницы всё ещё не двигались. Я даже не была уверена в том, что они дышали.
– Ты плохо смотришь. Видишь, как падает тень?
– Нет, не вижу. Здесь темно как в гробу.
– У тебя ужасное зрение, госпожа. Я же из семейства кошачьих, забыла? – ухмыльнулась Мираксес.
О таком было трудно забыть. Зрачки Мираксес реагировали на свет, а в Дуате стояла не абсолютная, но всё-таки тьма. Но даже когда прислужницы зажигали огонь в лампадках, у Мираксес не было такой ярко выраженной коломбы, как у Дориана и Вивиан.
– Сейчас тень закрывает восьмую часть всего круга, она вот здесь, у этого квадрата. – Мираксес указала пальцем. – Если она покроет всё, то замкнётся на солнце. Понимаешь?
– Нет, – ответила я одновременно с тем, как углу комнаты что-то шевельнулось. Я посмотрела на прислужниц, но они оставались на своих местах.
– Когда тень накроет весь круг, над Дуатом взойдёт солнце, – ахнула Мираксес и зажала рот руками.
Лишь тогда положение двух чёрных теней изменилось. Прислужницы замерли в странной позе, когда я и Мираксес бросили на них очередной взгляд, словно мы играли в какую-то извращённую игру.
Неожиданно Мираксес вскочила с кровати и дёрнула меня за руку. Я открыла рот, чтобы задать целую кучу вертевшихся на кончике языка вопросов, но Мираксес затолкала нас в ванную комнату и задвинула каменную дверь.
– Вспомни слова Бастет, госпожа. Солнце и тьма. Высшие и низшие боги. Ты – баланс, твоя сила – баланс. Когда в Дуате взойдёт солнце, этот мир погрязнет в грёбаном балансе. Это должно что-то значить… Может быть, ты чудесным образом отрастишь себе…
– Что? Третью ногу?
– М-м-м, – замычала Мираксес, – нет, у тебя и за двумя уследить не получается.
У меня зачесался средний палец.
– Я просто уверена, что должно случиться что-то важное! Я чуть не проглотила язык, когда из-за дверей впервые за всё время раздался хриплый голос одной из прислужниц:
– Прошу вас выйти.
– Прошу тебя катиться к чёрту, – раздражённо, но тихо, чтобы никто не услышал, рыкнула я.
Нас заперли. Через секунду после того, как я приняла решение никому здесь не доверять. Через несколько часов после того, как те, кому я доверяла больше самой себя, предали меня. Через несколько месяцев после того, как я выпустила веками заточённых под землёй богов в мир людей.
Впервые за всё это время я вспомнила о том, что хранила внутри себя силу Ока. Силу, открывающую путь к Источнику, путь к правде. Силу, которую Анубис и остальные решили запереть в грёбаной комнате с золотой дыркой в полу, а не использовать во благо. Они не дали мне общаться с истиной, не подпустили меня к ней.
– Даже если твоя догадка верна, мы не знаем, что будет со мной, когда взойдёт солнце, – прошептала я, застыв в ступоре – нет, в страхе, перевернувшем вверх дном ещё неуверенные представления о мире, в котором мы оказались.
– Но мы попытаемся. Если получится, мы выйдем из этой комнаты.
– И я найду Источник.
– А я начищу рожу Дориану и Вивиан, – выпятив вперёд грудь, заявила Мираксес. – Есть лишь одно «но»…
– Солнце встаёт всего на пару мгновений. Нам придётся следить за временем. Счёт пойдёт на секунды. В этот небольшой промежуток я попытаюсь открыть дверь, а ты – удержать прислужниц, – подытожила я.
Мираксес активно закивала головой и сунула в рот палец, как это всегда делала я, чтобы успокоиться.
– Но нам понадобится помощь. Ты ведь не знаешь, где находится Источник.
– Но я знаю, кому можно доверять больше остальных. Брови Мираксес взлетели к потолку, а потом опали, стоило ей заглянуть в мои глаза, хоть ответ и был написан на лбу.
– Нет, – тут же возразила она. – Только не Габриэль.
– Он единственный, чьи цели мне известны, Мир. Его дочь – самое главное для него. Никаких скрытых мотивов.
– А ты – та, кто не давал ему увидеться с ней долгие тысячелетия, – напомнила Мираксес, что было неприятной правдой.
– Выходите, – ударив в дверь, потребовала прислужница. Я покрылась потом и скрестила руки на груди в попытке утешить саму себя. От сыплющихся на голову предположений становилось жутко. Гораздо более жутко, чем в ночных кошмарах Аники Ришар.