– Ты меня пугаешь.
– Если тебе станет легче, то себя я тоже пугаю.
Перевернувшись на другой бок так, что наши носы стукнулись, Мираксес прищурилась. Я ожидала ласкового поглаживания по голове, но вместо этого она ущипнула меня за нос и негромко захихикала:
– Ты очаровательно жалкая.
Я всхлипнула и хрюкнула одновременно, пытаясь придать лицу как можно более весёлый вид.
Мы лежали на смятой постели. Попытки уснуть были вторым по интересности развлечением после посещения туалета. Прислужницы по-прежнему стояли в углу. По положению их голов создавалось впечатление, что они были опущены, но я никак не могла отделаться от липкого ощущения, что они наблюдали за нами. Это было жутко. Но не более, чем тишина.
Я сожалела о каждом мгновении, когда в теле Аники Ришар жаловалась на крики детей и соседки во дворе. Сейчас я была готова отдать что угодно, лишь бы снова услышать её: жизнь.
И вот ещё примерно сто вещей, к которым я никак не была готова: я не была готова к тому, что ступни и ладони вдруг завибрируют. К тому, что Мираксес резко вскочит и случайно зарядит в меня пяткой, – была готова, но всё равно растерялась, не успела сгруппироваться и, жалобно заскулив, схватилась за живот.
Впервые с момента заточения движения прислужниц лишились сдержанности. Перекинувшись парой слов, они одновременно двинулись на нас – так мне показалось. Испугавшись того, что они планировали сделать, я спрыгнула с кровати и упала на пол. Дрожь с рук и ног перекинулась на область груди и живота.
Фигуры в чёрном прошли мимо. Я увидела две пары бледных тонких рук, вцепившихся в занавески. Тогда-то Мираксес поняла, что происходит, и первая вскинула голову к потолку.
– Солнце, – зачарованно прошептала она. – Маат, оно…
Я была сильнее и умнее двух смертных, а в этот самый момент, быть может, сильнее всех в Дуате. По крайней мере, так я себя ощутила, когда тьма и свет сошлись во мне в области солнечного сплетения, образовали плотный ком, а потом взорвались одновременно с тем, как взошло солнце.
Ему было плевать на шторы. Оно ворвалось в комнату, словно намеревалось сжечь всё на своём пути. Я выбросила вперёд руку, интуитивно прикрывая глаза. Тёплый мягкий свет просочился сквозь пальцы, пробираясь ближе, проникая в меня, растапливая боль, уничтожая слабость.
Баланс. Я была его порождением и проводником. Я несла его в себе и впервые в жизни ощутила равновесие. Всё это время я нуждалась лишь в этом мгновении: мгновении тишины, вернувшей трезвость разума, залатавшей бреши и исцелившей душу.
Прислужницы всё поняли.
Если бы Мираксес не догадалась о том, что солнце скоро взойдёт, скорее всего, оно бы застало меня врасплох. Скорее всего, я бы не успела воспользоваться моментом, не успела бы распознать, что солнце пришло освободить, а не убить меня.
Я не думала о том, чтобы причинить прислужницам боль. Не хотела этого, когда заставила вжаться друг в друга и замереть. Я не хотела нести разрушение, касаясь каменной двери, которая не подчинялась ни физической силе, ни настоятельным уговорам. До этого мгновения. Мгновения, окутавшего меня и всю комнату солнечным теплом.
Дверь отодвинулась. Я закрыла глаза и от холода, хлынувшего из коридора, покрылась мурашками. И тогда всё закончилось. Я обернулась, провожая взглядом остатки света, будучи уверенной, что мы с ним ещё непременно встретимся – с балансом света и тьмы.
– Живее! – развалившись на полу, закричала Мираксес.
Обе прислужницы уже пришли в себя, намереваясь если не удержать, то доложить обо мне тем, кто приказал держать меня в заточении и кормить грёбаным разваренным ячменём. Так как я не хотела питаться вонючей кашей до конца жизни, пришлось собрать уже разбегающиеся клетки мозга воедино, объединить их общей целью и пулей рвануть вглубь тёмного коридора.
Я должна была найти Габриэля и Источник. Источник и Габриэля. В каком порядке, не имело особого значения, но то, что я заблудилась уже на третьем повороте, значение имело. Не помог даже навык определять части света по тому, где рос мох: он тут нигде не рос, а каменные чёрные полы и стены скрипели чистотой.
Где-то впереди единственным маяком трепыхалось пламя, и я, как мотылёк, опрометчиво бросилась ему навстречу. Топот моих ног был единственным звуком, чего нельзя было сказать о тени. Огонь отбрасывал мою тень. И его. Но тормозить было поздно.
Он появился из ниоткуда, словно поджидал за углом всё это время, а я влетела в него так, словно торопилась оказаться в его объятиях. И, когда он приобнял меня, помогая затормозить, кровь, чувства и мозги покинули моё бренное тело.