Короткий стук пулемета, всего несколько выстрелов, оборвался сразу, потому что Ромка, чуть опередив его, сделал два маленьких шага в сторону, так что левая нога стала на край доски. Пули просвистели рядом, а Ромка уже шел на противоположный край площадки, и опять он чуть опередил немца, потому что хотя вспышки новых выстрелов трепетали в такт его шагам, пули прошли мимо – там, слева. Больше он не успеет скорректировать свою телегу, понял Ромка и засмеялся, но ему тут же пришлось броситься плашмя на настил и даже вцепиться пальцами в щели между досками, чтобы не стащило, не сбросило вниз, потому что летчик озверел оттого, как его простенько провели, и, пренебрегая собственной безопасностью, пронесся в двух метрах над площадкой. Ромке даже показалось на миг, что это конец, но все обошлось, он сел и, задыхаясь, закричал вслед самолетику:
– Ах ты, гнида! Ты ж меня чуть не уронил!..
Винтовка лежала тут же. Если б она упала вниз, пришлось бы спускаться, и дуэли был бы конец. А так… Самолетик делал вдали широкий круг, у Ромки было предостаточно времени, чтобы сбежать, по двум лестницам и спрыгнуть на землю. А там он бы нашел, где схорониться. Но так мог поступить кто угодно, только не Ромка Страшных.
Он подобрал винтовку. Жаль, что не пришлось пальнуть ему вслед, ведь совсем был рядом – рукой достать можно. Теперь он, конечно, изменит тактику, отбросит джентльменство и еще издали начнет поливать из пулемета. Тяжелый случай. А еще надо придумать, как уберечься от воздушной волны. Если не придумаешь, значит, из бойца, из поединщика превращаешься просто в беспомощную, безответную мишень. Это будет никакая не дуэль – расстрел!..
Только сейчас Ромка оценил вполне, как чудовищно не равны условия, в какие поставлены он и немец. Это, впрочем, не поколебало его решимости. Дело в том, что если первые выстрелы он сделал не задумываясь, так сказать, автоматически, то остался на этой площадке (вместо того, чтобы удрать) совершенно сознательно. Тут и в помине не было риска ради риска, фатализма, желания испытать судьбу, поиграть со смертью в «кошки-мышки». Просто он подумал, что в первом же бою сбить вражеский самолет – это совсем неплохо для его, Ромки Страшных, вступления в войну. Достаточно красиво. Вполне в его стиле. Он очень надеялся на свою хитрость и находчивость, считая свои шансы ничем не хуже. А выходит – недооценил немца…
Самолетик уже мчался в атаку.
От воздушной волны было спасение: если спуститься в люк и стоять на лестнице. Но тогда немцу достаточно перейти на бреющий полет, и он расстреляет Ромку – малоподвижного, по сути, распятого на этой лестнице. – как мишень в тире.
Нет, об удобствах надо забыть.
Он перекинул ремень винтовки через плечо, чтобы висела стволом вперед, а руки оставались свободными, отступил к заднему краю площадки и опустился на одно колено. И когда самолетик приблизился до трехсот метров и можно было ждать, что вот-вот ударит по площадке свинцовый град, Ромка соскользнул на уходящее вниз бревно – одно из трех, на которых держалась эта площадка, – и прилепился к нему, обхватив его руками и ногами.
Пули жевали настил. Казалось, кто-то со всего маху втыкает в доски кирку – и тут же с треском, «с мясом» ее выдирает. Последние пули шли горизонтально: немец перешел на бреющий и мчался метров на пять ниже уровня настила и бил, бил, но слишком поздно он это затеял, только дважды пули звонко ткнулись в бревно, да и то далеко от цели, потому что Ромка успел соскользнуть ниже на пять метров; там был треугольник из поперечных балок, к одной из которых прилепилась маленькая промежуточная площадка. Ромка едва успел встать на бревно и вскинуть винтовку, как из-за настила вынырнул уносящийся вверх самолет. Ромка смачно выстрелил дважды и засмеялся. Все-таки бой шел на равных!..
Балансируя руками, он пробежал по бревну до площадки, но не успел еще ступить на ведущую вверх лестницу, как вокруг него засвистели, застучали в дерево, завизжали, рикошетируя от железных угольников и скреп пули.
Чертов немец успел возвратиться!
Только теперь началось настоящее.
Самолетик преобразился. Он ожил. Он перестал быть машиной. Это был вепрь, носорог, крылатый огнедышащий змей, огромный и стремительный. Он вился клубком вокруг вышки, бросался на нее, ревя и визжа, он сотрясал ее, и Ромке казалось, что вышка шатается, что это уже никакая не вышка, а качели, иначе как объяснишь, что вот всего мгновение назад перед его глазами было небо, и уже – земля, и снова площадка летит вверх, и снова рушится – в визге, грохоте и реве. И уже чудились ему вокруг какие-то страшные морды, ощеренные пасти, и хвосты, и хохот…
Немец брал верх. Он уже морально уничтожил этого жалкого человечишку, который вертелся юлой, метался среди бревен как в клетке и совсем потерял голову. Осталось в последний раз без спешки зайти в атаку и спокойно расстрелять эту букашку.