Ничего не ответив гетере, он продолжил подыматься в свою комнату, но теперь его настроение было испорчено. Не в первый раз он замечает на себе косые взгляды, с тех пор, как он приказал развести камин в комнате. Никогда король не делал этого раньше декабря, до первого снега, на что, видимо, и отреагировали слуги. Этим сплетникам только дай повод! Сам тролль не видел ничего странного в собственном поступке, знал его причину, но эти шепотки за спиной бесили. Гетера первая позволила себе говорить с ним откровенно, во многом даже оскорбительно. И не будь они наедине, не связывай их многочисленные ночи, он бы тут же наказал женщину за это. С другой стороны, нельзя отрицать, что ее поведение — только симптом того всеобщего недоверия и осуждения, которые, как он чувствовал, нарастали вокруг.
Впрочем, может ли он доверять сам себе? Король и себя порой осуждает за влечение к той, с кем априори быть не может. А теперь оказалось, что из-за того, что он водит дружбу с пленницей, пошли эти мерзкие слухи. Если гетера не врала, то ему скоро в бою придётся доказывать своё право на королевскую власть. Какое унижение. Стоит ли связь, эти нелепые неравные отношения с человеческой девкой, его статуса и репутации?
В комнате всё было по-прежнему: робкая человеческая девушка сидит в своей клетке, приветственно улыбается, слегка приподнимаясь на коленях. Будто собака радуется пришедшему хозяину. Но сегодня он был зол, говорить и любезничать с ней ему хотелось меньше всего. Вместо этого он вдруг захотел ей, ни в чем не виновной относительно его внутренних терзаний, сделать больно. Идея моментально переросла в твердое намерение, с которым он и подошел к ее клетке.
Он распахнул дверцу:
— Выходи.
Пленница засуетилась, живо исполнила приказ. Застыв перед ним, девушка ждала, что ей делать дальше.
— Иди. — Она сделала шаг к троллю, но тот закричал: — Да не ко мне! Прочь пошла.
Девица так и не сдвинулась с места, непонимающе смотрела на него.
— Да чего ты встала, дура! — разозлился тролль, сжимая в кулаке металлическую палицу, — Ты свободна. Домой идти! Я тебя отпускаю. Пошла!
Они смотрели друг на друга, хищник и жертва, ожидая любого движения, которое бы выдало истинные намерения. Тери не верила своим ушам, но принудила себя не показывать истинных чувств, не бежать с радостными криками к двери; она догадывалась, что это может быть ловушка. Пару недель назад она обещала ему служить до конца жизни, и он бы явно не против. Ещё вчера король обещал, что они вместе отправятся на прогулку. А теперь, значит, вдруг отпускает. Может это как-то связано? Может изначально прогулка была поводом, чтобы вывести её из замка и отпустить? Но если так, то зачем он так груб сейчас? Почему злится?
Радость, что она почти спасена из плена, мешала Терисии трезво соображать, она пыталась взять себя в руки. Куда она пойдет? В лес. А до этого ей еще нужно будет выйти из замка, полного троллей, которые готовы сожрать ее живьем. К тому же, если сейчас она пойдет к выходу, то выдаст себя, признается во вранье. Но свобода так близко…
Девушка осторожно обернулась к двери, но до того, как сделала хоть шаг, Тери заметила как что-то блеснуло в руках тролля. Нож, меч? Не ясно, плохо видно. Нехорошее предчувствие. Повернувшись обратно лицом к троллю, она медленно опустилась на колени, подползла к его ногам и положила голову на мысок одного из грязных сапог.
— Пожалей меня, король! — взмолилась Терисия, продолжая сидеть в своей унизительной и смиренной позе, — Не прогоняй, прошу… Я так долго мечтала, искала тебя, мне не пережить разлуки никогда. — Девушка сделала паузу, ведь если тролль ей не верит, он уже должен был дать знать о том, что девица беззаветно врёт. Ничего. Тери продолжала представление, пытаясь к тому же выдавить слезы: — Не хочу домой, не хочу! Видеть не могу этих мужиков, они уродливы, тупы, как и все люди. Ненавижу их! Только с тобой я счастлива, мой король, только с тобой понимаю, что значит жить. Прости меня, если я сделала что-то дурное, не прогоняй!
Слезы ожидаемо не текли из ее глаз, но Тери хотя бы голосом пыталась изобразить рыдание. Играть сценку у ног короля ей пришлось недолго, ведь тот скоро оттолкнул ее ногой так, что она едва не упала на спину — вовремя оперлась руками. Взглянув на тролля снизу вверх девушка поняла, как ошибалась, надеясь, что в этот раз ее ужимки подействуют — глаза монстра пылали яростью.
Ничего не говоря, он хлестнул ее тем предметом в руке. Потом еще раз, и еще. Терисия не слышала своих криков, все ее сознание сосредоточилось на острой боли — тупой металл полоснул грудь, бок и спину. Она сначала уворачивалась от ударов, но большинство таки достигали цели, делали всё больнее и лишали сил. В итоге Тери просто сжалась в комок. Лежа на животе, подобрав под себя ноги, она постепенно всё меньше чувствовала удары. Крик перешел в рыдание, которое все же становилось глуше и глуше. В конце концов, не выдержав мучений, сознание покинуло девушку. Она затихла.
Пелена ярости спала с глаз короля троллей как раз в тот момент, когда в комнате стало тихо. На полу перед ним растекалась лужа крови, синее платье на спине девушки превратилось в ошмётки, оголяя израненную кожу. Раны настолько глубоки, что он видит, как распорото мясо до костей, видны ребра. Запах свежей человеческой крови и плоти заполнил спальню. Тролль закрыл глаза, переводя сбившееся дыхание, и вместе с этим полной грудью вдыхая пьянящий аромат, и речь не только в крови. Он убеждал себя всю взрослую жизнь, что любитделать больно, любит чувствовать страдания других — он больше не жертва избиений и никогда ею не будет, теперь он главный. И сейчас делал то, что в понимании его народа правильнее всего. Тролль уничтожает слабое, бесполезное. Волна ложного расслабления и удовольствия приятно растекалась по его телу.
Король нагнулся к обездвиженной пленнице, затем опустился на колени, начав медленно слизывать кровь с рваных ран. Еще теплая. Сейчас нужно впиться зубами в еще живое тело. Но он не мог. Не получалось. Совестькороля больно ударила стыдом, стремительно замещая горькой виной любое удовольствие. Что он наделал? Девушку страшно было поднять и перенести на другое место, она будто готова была рассыпаться в его руках. Втролле появилась черная тень тревоги, перераставшая в беспросветный мрак страха. Он убил её? Она мертва или отключилась? Король повторял про себя, что не мог убить ее, не хотел этого. Доставая кувшин с целительной мазью, он был уверен, что та поможет, всегда помогала, но тревога не покидала его сердца.
Разорвав остатки ее платья, он позволил им упасть в лужу крови когда король поднимал маленькое тело девушки, чтобы уложить ее на свою кровать. Привычными движениями он наносил мазь, не жалея черпать побольше и мазать погуще. Мысль о том, что исполосованное цепью тело пленницы можно было не лечить, а отправить на кухню, пришла, когда он уже обрабатывал последнюю рану на груди жертвы. И эта мысль тут же показалась нелепой, причем король сам не понимал почему. Приступ ярости давно сменился приливом жалости к пленнице, чувством вины, ведь мучал он ее действительно ни за что.
Закончив перематывать тело девушки тканью, специально припасенной для бинтов, король вспомнил мольбы девушки, ее признания и обещания. Он чувствовал себя самым последним мерзавцем. Гетера промыла ему мозги, накрутила перед встречей, а он вёл себя как идиот! И она точно знала, на что именно давить — король боялся потерять королевскую власть. Это всё равно что потерять себя, потерять доверие своего покойного отца, стать изгоем до конца жизни среди друзей и братьев по оружию. Правитель всю жизнь доказывал всем, что достоин занимать трон, жертвовал всем. Но, вот, не смог пожертвовать человеческой девушкой. Убить её немыслимо, как и отнести на съедение. Он пытался доказать обратное, превозмогая чувства к пленнице, наносил удары той палицей, а будто избивал самого себя. И что в итоге?