— Что вы говорите, матушка! Разве мы позволили бы обидеть вас, будь это правдой? — заговорили наперебой ее сыновья и дочери. — Члены одной семьи должны помогать друг другу. Как может родная мать так жадничать? Все мы очень благодарны нашей сестрице…
— Ах, да замолчите вы! — вскинулась на них Китаноката. — Вас не перекричишь. Ополчились все на одну. Вы бедняки, вот и пресмыкаетесь перед богачом.
В эту минуту вошел Сабуро. Слова матери его возмутили.
— Неправда! Благородный человек и в бедности сохраняет красоту своей души, — сказал он. — Когда госпожа сестрица жила в нашем доме, слышал ли кто-нибудь от нее хоть одно-единое слово жалобы? Вы, матушка, столько раз несправедливо бранили сестрицу, а она всегда вас слушалась. Все говорили про нее: «Какая кроткая!» Разве сами вы, матушка, не говорили того же?
— Ах так! — заплакала Китаноката. — И ты на меня! Лучше мне умереть. Все мои дети ненавидят меня, попрекают, возводят на меня напраслину… Умру, грех вам будет.
— Какие страшные слова! Лучше прекратить этот разговор.
Оба сына встали и направились к выходу.
Старуха вдруг опомнилась.
— Стойте, стойте, куда вы? А ответ насчет дама? Надо же передать зятю ответ от меня.
Но они ушли, сделав вид, будто не слышат.
Сабуро сказал брату:
— Вздорная у нас мать и недобрая… Как это печально. Надо молить богов и будд, чтобы они смягчили ее сердце! А нам эти молитвы зачтутся на небесах.
Посоветовавшись между собой, братья решили вернуть Митиёри бумагу на право владения отцовским дворцом. Увидев, что Кагэдзуми уносит с собой эту бумагу, Китаноката испугалась, как бы он в самом деле ее не отдал.
— Куда ты? Вернись, отдай мне бумагу, — позвала она сына назад. — Бумагу отдай.
— Ах, глупости! — отмахнулся тот. — Такой важный документ, а вы — то отдайте его назад, то подайте мне сюда! Сами не знаете, чего хотите.
Возвращая бумагу Митиёри, Кагэдзуми сказал ему:
— Мы очень благодарны вам за вашу доброту. Наша семья теперь возлагает все свои надежды только на вас одного. Вы вернули нам дарственные бумаги на поместья. Мы хотели бы отказаться от них, чтобы исполнить волю покойного отца, однако не решились противиться вашему желанию и принимаем ваш щедрый дар! Но покойный отец особенно заботился о том, чтобы дворец его достался именно вам… Просим вас непременно принять эту бумагу в память нашего отца.
Митиёри ответил на эти слова:
— О нет, напротив, дух покойного дайнагона не найдет себе покоя, если этот дом попадет в чужие руки. Пусть Китаноката доживает в нем остаток своей жизни, а после нее он перейдет к ее дочерям Саннокими и Синокими. Возьмите эту бумагу обратно.
И, отказавшись от нее, возвратился вместе со своей семьей в Сандзёдоно.
Прощаясь перед отъездом с мачехой и сестрами, Отикубо сказала:
— Скоро я опять побываю здесь, и вы навещайте меня. Я буду заботиться о вас вместо покойного отца. Просите у меня без стеснения все, что нужно, ведь я не чужая вам.
После этого она почти каждый день стала присылать своим сестрам модные красивые вещи, а мачехе полезные предметы обихода. Даже во времена покойного дайнагона они не видели таких богатых подарков.
Понемногу мачеха начала ценить доброту Отикубо. «Детей у меня много, — думала она, — но сыновья мои не очень-то радеют о матери, и только одна падчерица по-настоящему заботится обо мне и моих дочерях». Тем временем старый год пришел к концу.
Во время новогоднего производства в чины и звания отец Митиёри удостоился высшей милости, он был назначен главным министром, а Митиёри стал вместо него Левым министром.
Муж Наканокими был очень беден, он обратился за покровительством к Отикубо и получил доходную должность правителя области Мино.
Срок службы Кагэдзуми в провинции уже истек, но благодари заступничеству сестры он без труда получил новый пост правителя области Харима под тем предлогом, что очень хорошо исполнял свою прежнюю должность. Сабуро тоже не был забыт: ему дали звание начальника гвардии.
Братья собрались у своей матери и с радостью стали говорить о том, какими милостями осыпала их Откубо и как с ее помощью они возвысились в свете.
— Ну как, матушка, вы опять будете повторять, что ничем не обязаны своей падчерице? Хоть теперь-то вы перестанете болтать про нее все, что в голову взбредет? — говорили, посмеиваясь, братья.