«– Я бы на его месте тоже был в ужасе. – Подумал Ойстеин. – Кто знает, до чего может довести лишь высокомерие одного выродка? Не переживай, отец. Вряд ли парень рискнет поднять здесь шум, по крайней мере пока он один. Да и платить тебе уже явно не придется. Скоро он о тебе забудет, ты только сыграй свою роль»
И он сыграл. Почти сразу хозяин подвел юношу к дилижансу. Несмотря на холод, на лбу уже не молодого хозяина трактира выступал пот.
– Где поблизости можно раздобыть коня? – Сходу спросил юноша. Его голос был по странному холоден, будто безэмоционален и при том резкий, приказной, высокомерный.
– В Речном, – ответил Ойстеин, не отвлекаясь от своего дела, – почти день пути отсюда. Хотя по снегу может и чуть дольше.
– Я оплачу, господин, – всхлипнул хозяин.
– Конь утёк? – Безучастно поинтересовался Ойстеин. – Я не возьму с тебя денег, отец. В дороге всякое дерьмо случается. Не по-человечьи не войти в положение. Да, господин?
– Да, – всё так же холодно ответил юноша.
«– Ты старика до смерти запугал, – думал, глядя на юношу Ойстеин, – а теперь решил в благородство сыграть?»
Парень забрался в дилижанс и, закрыв лицо шелковым шарфом, всем своим видом показал, что готов двигаться в путь.
***
"Любой, кто предал родину, корону и Богов должен понести самое страшное наказание. Мотивы сего деяния меня не волнуют!" – Император Луцил III Флавий после трагедии у Неаполиса.
Это была самая мрачная поездка в его жизни, а, учитывая то, что несколько лет именно этим он и жил, сравнивать явно было с чем. За это время он возил всех от простолюдин до придворных особ и каждый, каким бы тихим, мрачным или высокомерным не казался, нет-нет да развязывал язык. Этот же молчал и молчал так настойчиво, что уже Ойстеин, в конце концов, не выдержал:
– Впервые приехали в провинцию?
Юноша бросил на Ойстеина косой взгляд и, будто нехотя, ответил:
– Это так заметно?
– Едва ли, но в следующий раз посоветовал бы выбрать одеяние попроще.
– Почему?
– Тут народ бедный. Торговля скудная, земледельцам тяжко что-либо в таких условиях выращивать. Многие местные уходят в разбои, не говоря уже о группах варваров или дезертирах…
– Таких, как Вы?
– Что?! – Опешил Ойстеин, а его рука уже готова была выхватить гладий, спрятанный под сидением.
– Дезертир. – С тем же холодным спокойствием повторил юноша. – У Вас знак легиона на запястье, я прав? Вы слишком молоды для ветерана, рубаха Вам явно не в размер, рукава немного не достают и уже давно, поэтому Вы постоянно вытягиваете рукав на левой руке, даже когда он полностью закрывает знак. Это неосознанное действие.
Скрип снега под колесами внезапно сменился стуком копыт о дерево и послышалось журчание реки. Дилижанс пересек деревянный мост и въехал в хвойный лес. Если раньше они ехали по мощеной дороге, то теперь это напоминало скорее широкую тропу с иногда проглядывающейся каменной кладкой.
Юноша до сих пор сохранял холодное спокойствие, что раздражало Ойстеина с каждой секундой все больше.
– Я этим не горжусь, – наконец ответил Ойстеин, – но и стыдиться нечего.
– Значит я прав. Знака, кстати, не видно, но подсознательно Вы боитесь, что его кто-то всё же заметит, вот и дергаете рукав.
– Хороший фокус, – фальшиво посмеялся Ойстеин, – надо будет запомнить.
«– И правда мальчишка наблюдательный и не глупый, стоит отдать должное. – Подумал Ойстеин. – Что ж, мой фокус тебе тоже понравится»
Внезапно дилижанс свернул с дороги и поехал по еле заметной тропе через лес.
– Мы съехали с тропы? – поинтересовался юноша.
– Дорога огибает лес по краю, а здесь можно сократить напрямик. Обычно я так не делаю, но сейчас, боюсь, мы можем не успеть в Речной до заката.
– И что побудило Вас предать свою страну? – всё с тем же холодом спросил юноша.
– Это страна предала меня и я ни дня не сожалел о своем поступке! Кто ты такой, что бы осуждать меня?
– Я ни разу не осуждаю Вас. Мой учитель говорил, что чтобы кого-то осудить, сначала нужно его понять, а понять я Вас не могу.
– Ваш учитель мудрый человек. Мне и моим братьям платили половину того, что должны были. Этот старый маразматик Хоулт не платил людям, что стерегут границы его же провинций! И все бы ничего. Я солдат и меня учили принимать любой удар, но у меня две дочери. После смерти моей жены я остался у них один. Возможно, я и мог бы прокормить их на такое жалование, но у границ то и дело снуют варвары. Если бы меня убили – они бы остались одни. Я не сожалею и не стыжусь. Я просто делаю то, что должен, а там Боги рассудят.