Чего только не было здесь! И вот уже один моряк несет полный картуз зеленого мясистого сладкого кишмиша, другой набрал в беремя сизого, с дымчатым налетом винограда, третий лузгает вкусные и удивительно сытные орешки, вылущивая их из кедровой шишки. Из-под самых ног то и дело вспархивают — будто взрываются петарды — пестрые раскормленные фазаны; одного удалось подбить палкой… На акватории бухты ходит-играет какая-то крупная рыба, у самого берега лежат выброшенные штормом устрицы, трепанги, перевернутые крабы, гирлянды морской капусты; на мелководье хорошо видно, как в колышущихся водорослях скачут подобно кузнечикам серо-зеленые креветки…
— Как в тропиках! — восхищенно сказал кто-то из гребцов, когда все поели и сыто лежали на песке, любуясь гладью бухты.
— Лучше, — возразили ему. — Нет жары.
— Если есть где-то на земле рай, то это наверняка здесь!
Фабиан молча улыбался, слушая эти праздные разговоры. Потом лицо его омрачилось: он подумал о товарищах, оставшихся на корабле и шлюпках. Что с ними, живы ли они? Не всем же китоловам так повезло, как «восьмерке»… И где теперь их искать?
— Запасаемся продуктами, — сказал Хук, — и спускаем шлюпку на воду. Надо искать наших.
Им опять повезло: их подобрали через несколько дней. Остальных разыскивали в течение месяца и находили оборванных, израненных, погибающих от голода. Четвертую и десятую шлюпки найти так и не удалось. Десять человек — два гарпунера и восемь гребцов — финнов, шведов, русских — пропали навсегда. «Где наша не пропадала!» — с горечью вспоминал Фабиан слова Антти Нурдарена.
В тот день, когда «Граф Берг» лег на обратный курс — к Гавайям, разъяренные моряки едва не растерзали своего капитана. Переминаясь с ноги на ногу, опустив голову, он покорно выслушивал брань в свой адрес. Фабиан хотя и стоял в толпе молча, но взгляд его был суров, а на скулах катались желваки. Лишь когда к капитану потянулись здоровенные матросские ручищи, он вмешался. Затолкал шведа в его каюту и встал у комингса[51], преграждая путь озверевшей толпе.
— Погибшим вы не поможете, а каторгу себе заработаете! Пусть живет, если совесть позволит, — сказал Фабиан, и китоловы угрюмо отошли.
Весь рейс капитан не выходил из своей каюты, судно вели старший помощник и гарпунер Хук, имевший аттестат штурмана.
Только через три с половиной года Фабиан вернулся на родину, в Финляндию. Ему исполнилось двадцать пять лет, он освоил труднейшую профессию китолова, повидал мир, испытал радость открытий и горечь утрат, узнал цену дружбы и предательства. Дома его ждали новые потери: умерли родители, так и не дождавшиеся блудного сына…
Фабиан остался совсем один. Некоторое время он плавает младшим штурманом на барке «Амур», где капитаном был однофамилец незабвенного Антти — Вилле Нурдарен. Все чаще вспоминает Хук Тихий океан, Дальний Восток, мечтает вновь побывать там, а может быть, и навсегда поселиться в краю экзотики и непочатой работы. Желание это, эти мечты крепнут день ото дня, превращаясь в цель жизни, но осуществлению мешает одно препятствие: он должен вернуться на Восток капитаном. Он выполнит свою детскую клятву, данную старому другу, даже если тот погиб. А вдруг старина Антти жив и ждет его?..
И Фабиан, несмотря на свой далеко уже не ученический возраст, вновь поступает в мореходную школу Або. Пройдя за полгода двухлетний курс обучения, он покидает школу со свидетельством шкипера открытого моря[52]. Теперь оставалось найти только подходящее китоловное судно, направляющееся в Тихий океан.
Но Русско-финская китоловная компания к этому времени приказала долго жить: ее задавили соответствующие фирмы Северо-Американских Соединенных Штатов. Их китоловный флот в три раза превышал количество судов стран остального мира. Янки вложили в предприятия по добыче и обработке китов семьдесят миллионов долларов и, желая вернуть эти деньги с максимальной прибылью, принялись хищнически истреблять китов по всему Тихому океану. Массовому избиению морских исполинов в немалой степени способствовал изобретенный в 1862 году Свеном Файном гарпун-граната.
Шкипер Хук не допускал и мысли о том, чтобы поступить на службу к американцам, «к этим бандитам, — как говаривал он, — безжалостно убивающим даже кормящую китиху вместе с детенышем». Фабиан искал другой выход. Вскоре он наметился.
Финляндия в те времена была, как и Польша, под владычеством Российской Империи, не случайно ее самодержцы среди прочих пышных титулов носили и такие: «Царь польский, великий князь финляндский». Многострадальная земля Суоми, на которой русские колонизаторы сменили шведских, жаждала свободы. Финский народ дружил с русским народом, но ненавидел русского царя.