Впрочем, кривому Лю выдержка скоро перестала изменять: он крупно проигрывал. Лишившись наличных денег, он поставил на кон корни женьшеня, добытые им за последнее время, потом ружье, еще потом собаку, ту самую, сибирскую лайку… Наконец обвел вокруг себя руками, словно сгребая все свое имущество в кучу и бросая его на стол. И вновь фортуна в виде банковки не пожелала обернуться к нему белой стороной, а может быть, на него прогневался Цзао-ван — бог домашнего очага…
В фанзе наступила напряженная тишина, все догадывались, что хозяин дома, теперь уже бывший, на этом не остановится. Но у него оставалась только свобода. Ее он и поставил против собственного же имущества. В случае неудачи он становился да-хула-цзы — рабом выигравшего.
Когда на стол водрузили банковку, кривой Лю уставился на нее своим единственным оком, не решаясь снять крышку. Это сделал бровастый бандит в шелковом, но рваном халате, тот, которому сегодня везло больше всех. Он открыл коробочку и не смог сдержать торжествующего смеха: белая пластинка указывала на его выигрыш. Бывший хозяин фанзы, а ныне раб, опустил голову и словно окаменел.
Ван Ювэй вышел из своего угла в знак того, что игра кончилась. Увидев это, кривой Лю стряхнул с себя оцепенелость и злобно крикнул, что имеет право отыграться. Банковщик нахмурился, подумал некоторое время и, пожав плечами, вернулся на свое место.
По тому, как встревоженно зашептались бандиты, Сергунька понял, что сейчас произойдет нечто страшное. И действительно, бывший хозяин вскочил из-за стола, обнажился по пояс, выхватил из ножен кинжал и попробовал на ногте его отточенность. Встал и бровастый, он уже не смеялся, лицо его стало серым.
Можно было подумать, что вот-вот Лю бросится на него с ножом. В ожидании этого Сергунька крепко зажмурился и потому не видел, что кривой повел себя самым странным образом. Сначала из его глаз — и живого и мертвого — хлынули слезы, потом он левой рукой оттянул у себя на животе брюшину и быстрым ударом кинжала отсек ее. Окровавленный кусок мяса он, согнувшись от боли, бросил на белую скатерть. Лю сделал ставку, цена которой — свобода!
Это была так называемая «игра на мясо» — дикий и давний обычай маньчжурских бандитов. К ней прибегали нечасто, и многие проигравшиеся в пух и прах предпочитали рабство. В шайке Ван Ювэя было несколько да-хула-цзы, они так и назывались, только к их кличке прибавлялась фамилия.
Мужество кривого Лю произвело впечатление на хунхузов. Теперь они смотрели на бровастого: как тот поведет себя? Отказаться от дальнейшей игры он не мог: изобьют палками до смерти. Если кредитор проиграет, да-хула-цзы обретет свободу, если же выиграет — сохранит при себе раба, но… потеряет часть своей брюшины, обязанный вернуть «долг».
Игра продолжалась. Банковку понесли толстяку в угол. Кривой Лю с наскоро сделанной повязкой на животе и бровастый, низкий лоб которого покрылся испариной, с тревогой и надеждой смотрели в спину Ван Ювэя…
Внезапно дверь распахнулась и в фанзу, сопровождаемый лаем собаки, вбежал вооруженный хунхуз, которого Сергунька раньше не видел, очевидно, дозорный. Он что-то сказал Ван Ювэю, тот бросил медную коробочку, схватил ружье и с необычайным для него проворством кинулся к выходу. Несколько бандитов последовало за ним.
Оставшиеся потеряли интерес к игре, собравшись в кружок, они принялись оживленно обсуждать новость, принесенную дозорным. Долго крепившийся Лю вдруг покачнулся и рухнул на пол, потеряв сознание. К нему подошел только бровастый. С видимым удовольствием он пнул ногой своего раба, так и не успевшего отыграться.
Сергунька снова взмолился богу об избавлении его от мук, и на сей раз молитвы мальчика были услышаны: прошло совсем немного времени, и в дверях показался дядя Мирослав! Маленький пленник вскочил на ноги и уже готов был разразиться радостными рыданиями, как вдруг замер, закрыв себе рот рукой. Яновский был один, без оружия, глаза его были завязаны, а руки крепко стянуты за спиной. Значит, он тоже пленник!
Мирослав подождал, когда с него снимут повязку, потом обежал глазами фанзу и, найдя Сергуньку, ободряюще улыбнулся ему.
— Ничего, хлопчик, ничего. Все будет хорошо. Сейчас тебя отправят домой.
Ван Ювэй, стоя рядом, тоже улыбался, но его улыбка не предвещала ничего хорошего…
Третьи сутки не спал капитан Хук. Первую ночь после приснопамятного рейса он провел в седле, пытаясь вместе с друзьями настичь бандитов по горячим следам, вторую провел на берегу бухты Сидеми, у своего разоренного гнезда, ожидая возвращения сына.