Заметив, что Сергунька проснулся, кривой Лю встал из-за стола, за которым хунхузы завтракали. Вчерашний рис, не тронутый пленником, съели мыши, поэтому в ту же миску ему положили новую порцию, добавив кусок вареной красной рыбы, в кружку плеснули чаю.
Потянулся долгий нескончаемый день. Хунхузы ожидали чего-то, то ли ответа на свое письмо, то ли результата, который должен воспоследовать. Кривой Лю был явно раздосадован долгим пребыванием в его фанзе нежелательных гостей, а кроме того, опасался последствий для себя за похищение ребенка. Время от времени он шептал что-то Ван Ювэю, указывая на мальчика, но толстяк только лениво отмахивался.
Сергунька сидел, забившись, подобно зверьку, в угол своей клетки. Все слезы уже выплаканы, мольбы и просьбы были тщетны, и он озлобленно молчал. Положив голову на кулачки, а кулачки на подтянутые к подбородку колени, он исподлобья следил за бандитами, которые, маясь от безделья, тешили себя нелепыми и дикими развлечениями.
Притащили со двора двух петухов. Они взволнованно клекотали и отбивались крыльями. Дальше произошло то, что лучше и раньше нас описал древний китайский поэт:
Все примерно так и было, можно только добавить, что петухи, настроенные вполне миролюбиво, не желали драться, поэтому хунхузы долго подталкивали их навстречу друг к другу и науськивали, пока не добились своего…
Побежденному Ван Ювэй свернул шею и швырнул его хозяину, чтобы тот приготовил на обед, а победителя взял к себе на колени, стал ласково оглаживать, что-то нараспев произнося (возможно, вышеприведенные стихи). И вдруг, замолчав, начал ловко и быстро выщипывать у него перья. Через несколько минут петух был совершенно гол. Толстяк засмеялся и сбросил его на пол.
Гордый красавец-боец с крутым хвостам, похожим на радугу, превратился в жалкого куцего урода с голенастыми ногами и длинной волосатой шеей, только кровавый гребень да желтые шпоры остались от былой красоты. Горестно покачиваясь, он побрел неведомо куда. Но это было еще не все…
В фанзу впустили собаку, рослую и мохнатую сибирскую лайку. При виде неведомого существа она ошеломленно остановилась: за свою долгую таежную жизнь она повидала многое, но такого… Хунхузы дружно завопили, показывая пальцами на голого петуха, поощряя собаку и как бы обещая ей полную безнаказанность. У лайки отодвинулись назад черные губы, обнажились клыки, она неуверенно зарычала. Но когда бледный уродец шарахнулся от собаки в сторону, у нее исчезли последние сомнения, и она бросилась за ним.
Несчастный израненный петух, лишенный перьев и сил, еще цеплялся за жизнь и потому отчаянно, метался по фанзе, судорожно взмахивая жалкими обрубками, что недавно еще были крыльями. Лайка гонялась за ним, свирепея с каждой минутой. На пол сыпались чашки-плошки, грохот, смех и улюлюканье сотрясали фанзу. Толстый Ван Ювэй хохотал так, что у него ходуном ходил живот и дрожали мышиные усики.
Только один человек не смеялся. Сергунька смотрел на эту первобытную забаву, и ему казалось, что это он, голый и беззащитный, мечется в тщетной надежде спастись от клыков пса-хунхуза. Он испытал прямо-таки физическую боль, когда лайка, изловчившись, схватила петуха за голую шею, и поспешил закрыть глаза, когда собака, получив разрешение от хозяина, начала грызть еще трепещущую тушку.
Вдоволь натешившись, а потом накурившись какой-то отравы с желтым удушливым дымом, бандиты развалились — кто на кане, кто на полу — в самых разных позах и впали в спячку. Именно в спячку, а не в сон, потому что у многих были открыты глаза. Одни хихикали непонятно над чем, другие что-то бормотали, и все они были похожи на сумасшедших.
«Эх, пришли бы сейчас сюда папа и дядя Мирослав! Они бы и вдвоем расправились со всей шайкой!» И хотя они все не шли и не шли, мальчик верил: придут! Эта вера помогала ему держаться.
Очухавшись после полудня, разбойники сели играть в банковку — свою самую любимую и самую азартную игру.
На стол постелили скатерть, на которой черной тушью начертаны два квадрата, один внутри другого. Углы квадратов — внешнего и внутреннего — соединены диагональными линиями. На образовавшиеся трапеции игроки кладут свои ставки — деньги или условно их заменяющие фишки. В центр скатерти, на маленький квадрат, водружается банковка. Она представляет собой медную четырехугольную коробочку с крышкой. Внутри костяной вкладыш, на одной стороне которого белая пластинка. Тот игрок, на чьей стороне она оказывалась, считался выигравшим все ставки.
Игра началась. Банковщиком пожелал стать Ван Ювэй: даже не играя, он получал немалый процент от всех выигрышей. Толстяк сидел в дальнем углу фанзы, спиной к игрокам, манипулировал вкладышем и подавал закрытую коробочку своему помощнику, который подходил к столу и ставил банковку на скатерть. С нее снимали крышку, и сразу же становилось ясно, кто выиграл. И выигрыш и проигрыш встречался всеми хладнокровно, с бесстрастными лицами.
Впрочем, кривому Лю выдержка скоро перестала изменять: он крупно проигрывал. Лишившись наличных денег, он поставил на кон корни женьшеня, добытые им за последнее время, потом ружье, еще потом собаку, ту самую, сибирскую лайку… Наконец обвел вокруг себя руками, словно сгребая все свое имущество в кучу и бросая его на стол. И вновь фортуна в виде банковки не пожелала обернуться к нему белой стороной, а может быть, на него прогневался Цзао-ван — бог домашнего очага…
В фанзе наступила напряженная тишина, все догадывались, что хозяин дома, теперь уже бывший, на этом не остановится. Но у него оставалась только свобода. Ее он и поставил против собственного же имущества. В случае неудачи он становился да-хула-цзы — рабом выигравшего.
Когда на стол водрузили банковку, кривой Лю уставился на нее своим единственным оком, не решаясь снять крышку. Это сделал бровастый бандит в шелковом, но рваном халате, тот, которому сегодня везло больше всех. Он открыл коробочку и не смог сдержать торжествующего смеха: белая пластинка указывала на его выигрыш. Бывший хозяин фанзы, а ныне раб, опустил голову и словно окаменел.
Ван Ювэй вышел из своего угла в знак того, что игра кончилась. Увидев это, кривой Лю стряхнул с себя оцепенелость и злобно крикнул, что имеет право отыграться. Банковщик нахмурился, подумал некоторое время и, пожав плечами, вернулся на свое место.
По тому, как встревоженно зашептались бандиты, Сергунька понял, что сейчас произойдет нечто страшное. И действительно, бывший хозяин вскочил из-за стола, обнажился по пояс, выхватил из ножен кинжал и попробовал на ногте его отточенность. Встал и бровастый, он уже не смеялся, лицо его стало серым.
Можно было подумать, что вот-вот Лю бросится на него с ножом. В ожидании этого Сергунька крепко зажмурился и потому не видел, что кривой повел себя самым странным образом. Сначала из его глаз — и живого и мертвого — хлынули слезы, потом он левой рукой оттянул у себя на животе брюшину и быстрым ударом кинжала отсек ее. Окровавленный кусок мяса он, согнувшись от боли, бросил на белую скатерть. Лю сделал ставку, цена которой — свобода!