Многое он сделал, еще больше не успел: стая кровожадных волков Хун загнала его, как оленя Хуа-лу, на твердый наст и теперь готовилась растерзать обезноженного и беззащитного.
Однако каторга, скитания и лишения закалили не только его могучее тело, но и дух. Смерть, которой он не раз глядел в лицо, ему не страшна. Какими бы зверскими ни были пытки (а ему известно, на что способны хунхузы), он не унизится до просьб о пощаде. Они могут сломать его физически, но не морально, они могут с него, живого, содрать кожу, но лица он не потеряет!
— Кого ты хочешь запугать, ничтожество! Прошедшему ад чистилище не страшно!
— Увидим, господин Яновский, увидим! — ухмыльнулся Ван Ювэй. — Как говорят у нас: хоть ухо человека маленькое, но почесать его можно всласть…
Со двора донесся свист, явно условный. Встревоженный толстяк поспешно вышел из фанзы, а вернувшись, сказал бандитам с недовольным видом:
— Собирайтесь. Этого ян-гуйцзы[87] берем с собой, поговорим с ним в другом месте.
— А собака? А выигранное мной добро? — обеспокоенно спросил бровастый маньчжур.
— Потом! Мы еще сюда вернемся.
— А что случилось, джангуйда?
— Ничего особенного…
Один из шпионов Ван Ювэя сообщил ему, что старшина Чжан Сюань собрал отряд охотников, и скоро они будут здесь. С ними и капитан Хук…
— Жалко, что отпустили его щенка, — процедил сквозь зубы толстяк. — Ну ничего, шу-хай сделает свое дело!
Да, Сергуньку не отвезли к отцу, а бросили одного в тайге…
Глава X
ТРУДЫ И ДНИ В УСТЬ-СИДЕМИ
(окончание)
Как барин коней высиживал. — Откуда есть пошла лошадь. — Первый русский подводник. — Встреча с Пантелеем. — Потомство Атамана. — Путешествие в Сибирь. — Мирослав сдержал свое слово.
— Работы, работы невпроворот, — пожаловался как-то Мирослав в разгар строительства фермы, — а лошадей не хватает. Хоть сам высиживай!
— Как это? — засмеялся Андрейка.
— Не знаешь? Есть такая русская народная сказка… Давай-ка, брат, присядем, заодно и отдохнем… Ну вот, слушай. Как-то раз у мужика тыквы уродились на славу — по пуду, а может, и побольше. Повез он их на базар, а навстречу ему барин.
— Что везешь, мужик?
— Разве не видишь — яйца!
— Вот те раз! — удивился барин. — Отродясь не видал таких яиц. А что с ними делают?
— Это яйца не простые, а земляные! Кто знаючи гнездо сладит да умеючи на них сядет — высидит коней самолучших кровей. Вот как!
Ну, у барина, известное дело, глаза завидущие, руки загребущие. Захотелось ему коней самолучших кровей, каких ни у кого нет. Говорит он мужику:
— Дам я тебе зелененькую за три яйца.
— Побойся бога, барин, это ведь почти задаром!
— Ладно. Даю синенькую.
— Мало, барин, мало.
— Ладно. Бери красненькую.
— Дешево, барин, дешево.
— Да сколько же ты хочешь?!
— По сту рублев за штуку!
— Ну это ты, брат, хватил! Виданное ли дело: за три яйца триста рублев!
— Так ведь не цыплят — жеребят станешь высиживать. Да еще самолучших кровей.
Жалко барину денег, да больно коней хочется.
— Ладно. Бери триста. Только ты уж и гнездо сладь. А высиживать я сам буду. Сколько сидеть-то надобно?
— Да недолго, недели три.
Привел мужик барина в лес, выбрал самое высокое дерево, сладил на нем гнездо и уложил в нем тыквы. Барин залез и уселся там. А мужик получил свои денежки и, посмеиваясь, пошел домой.
Вот сидит барин на тыквах день, другой, третий… Руки-ноги у него ломит, спать хочется. На четвертый день из сил выбился и заснул. Во сне начал ворочаться и вместе с гнездом на землю — бах!
Вскочил, видит: тыквы раскатились, одна раскололась. А под тем деревом заяц сидел. Как грохнулось гнездо с барином возле него, так косой и задал стрекача.
Барин увидал, что кто-то поскакал в кусты, и с досады хватил себя кулаком по башке.
— Эх, что же я наделал! На четвертый день — и то какой резвый жеребенок вывелся. Досидел бы до срока, какие кони у меня были бы!
Отец с сыном посмеялись.
Между тем было не до смеху. Верховая и рабочая лошадь была острой проблемой не только для Яновских, затеявших постройку фермы в тайге, но и для всего населения Дальнего Востока. Морем и реже сушей шел русский мужик «встречь солнцу», к берегам Тихого океана. Шел не из праздного любопытства, шел, гонимый властями, нуждой, безземельем, шел, чтобы жить. Он строил дома, корчевал тайгу, отвоевывал у нее землю. И делал все это зачастую один, без помощников — на себе возил, пахал…
Лошадь — первый помощник селянина — стоила очень дорого, доставка ее из России тоже обходилась недешево, и, наконец, далеко не все животные, приведенные в Уссурийский край, могли акклиматизироваться в этих условиях.
Для освоения края, для того, чтобы облегчить труд крестьянина, рабочего и воина, требовалось много лошадей, причем особой, дальневосточной породы, а для того, чтобы ее вывести, нужен был конный завод.
«Кто, если не я, и когда, если не теперь!» — мог бы воскликнуть Мирослав Яновский вслед за своим далеким предком, шляхтичем паном Тадеушем, имевшим такой девиз. Ничего, однако, подобного он не воскликнул, так как, в отличие от предка, терпеть не мог «высокого штиля». Но он знал, что дерзость, помноженная на деловитость, делает реальным любое, даже самое фантастическое предприятие.
Для начала было необходимо изучить историю вопроса, и Мирослав зарылся в книги, справочники, встречался и переписывался со знатоками, известными в России лошадниками…
Своими мечтами и планами он увлек родных и близких и даже Фабиана Хука, хотя капитан скептически относился к любому виду транспорта, кроме морского. Однажды Мирослав так разошелся, что прочитал другу целую лекцию, которую сам шутливо озаглавил так: «Откуда есть пошла лошадь?» А закончил ее так:
— Родина лошади — Азия… Но вот перед нами целая область на востоке Азии, от забайкальских степей до Тихого океана протяженностью почти три тысячи верст, не знавшая лошади. Это Амур со всеми его левыми притоками и Уссурийский край.
Редкое полудикое население этой страны, занимающееся рыбным и зверовыми промыслами, не нуждалось особенно в лошадях. Упряжным животным была собака, а далее к северу — олень.
Только с переходом этого обширного края под владычество русской державы вместе с русскими появилась здесь впервые и лошадь.
Но край этот по-прежнему не имеет нужных условий для усиленного развития табунного коневодства. Его скалистые горы покрыты девственным лесом, долины рек страдают от наводнений, сыры и болотисты.
Сухая степь является только малыми оазисами, занимаемыми переселенцами под пахотные земли и усадьбы. Наряду с недостатком подходящих угодий — сибирская язва и обилие оводов. Свободна от них только узкая полоса вдоль самого взморья, охлаждаемая летом морскими туманами.
Тут-то, на противоположном конце русской обширной земли, на самой оконечности Южно-Уссурийского края, в тайге на берегу Японского моря и будет основан первый на Дальнем Востоке конный завод!
— Браво, браво! — улыбаясь, сказал капитан Хук и, как бы аплодируя, соединил кончики пальцев обеих рук. — Идея прекрасная, план грандиозный! Но… осуществим ли он?
— Интересно, все моряки скептики и Фомы неверующие или только вы, Фабиан?
— Но ведь вы сами описали трудности: тяжелый климат, отсутствие пастбищ, обилие кровососущих насекомых и так далее…
— Это верно, — согласился Мирослав и, неожиданно вспомнив байку, которую рассказывал сыну, усмехнулся. — Конечно, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
— Дела начните делать с визита к губернатору Эрдману, — посоветовал Хук. — Я думаю, что хотя бы одну из — ваших проблем — приобретение земли для завода — вы с ним решите.