Бедный Жак! Мы с ним остались друзьями до конца! С рождества он стал прихварывать, его лицо сделалось пепельно-серым, щеки впали, глаза все глубже я глубже уходили в глазницы. Он стал беспокойным и раздражительным, заметно худел, и вскоре ко всему этому добавился сухой зловещий кашель. Я несколько раз измерял ему температуру, но при этом приходилось соблюдать величайшую осторожность: Жак, как ребенок, пытался разбить градусник, чтобы посмотреть, что там внутри. Однажды, когда он сидел у меня на коленях и держал мои руки в своих, у него начался сильный приступ кашля, вызвавший небольшое легочное кровотечение. Вид крови привел его в ужас, как это бывает с большинством людей. Часто я замечал на войне, что даже самые храбрые солдаты, которые совершенно спокойно смотрели на свои зияющие раны, бледнели при виде двух-трех капель свежей крови. Он все больше терял аппетит, и лишь с трудом можно было заставить его съесть винную ягоду или банан. Как-то утром, когда я пришел, он лежал, укрывшись с головой одеялом, точно какой-нибудь мой больной в палате Святой Клары, в припадке смертельной тоски. По-видимому, он узнал мои шаги, потому что высунул руку из-под одеяла и взял мою руку. Я не хотел его беспокоить и долго сидел рядом с ним, держа его руку и прислушиваясь к его трудному, неравномерному дыханию и хрипам в его горле. Вдруг сильный кашель сотряс его тело. Он сел и прижал руки к вискам жестом глубокого отчаяния. Выражение его лица изменилось. Он перестал быть зверем и был теперь умирающим человеком. И это превращение в существо, подобное мне, лишило его единственного преимущества, которое бог даровал животным в компенсацию за муки, причиняемые им людьми, - преимущество легкой смерти. Агония Жака была ужасна: он медленно умирал, удушаемый тем же палачом, работу которого я так часто наблюдал в палате Святой Клары. Я узнал эту жестокую неторопливую хватку.
А потом? Что стало с моим бедным другом Жаком? Я знаю, что его исхудалый труп увезли в Институт анатомии и что его скелет с большой черепной коробкой и теперь стоит в музее Дюпюитрен. Но разве это все?
Глава V ПАЦИЕНТЫ
Мне очень не хватало моих воскресных обедов в Сен-Жерменском предместье. Недели через две после моего разговора с аббатом графиня с обычной своей импульсивностью вдруг решила, что ей необходимо переменить обстановку и сказала, что поедет с графом в Турен. Это было полной неожиданностью для всех нас, и только аббат как будто об этом кое-что знал; в последнее воскресенье, когда я там обедал, его старые умные глаза поблескивали весело и хитро.
Графиня была так любезна, что еженедельно извещала меня о своем здоровье, а кроме того, мне иногда писал и аббат. Все идет прекрасно. Граф каждое утро ездит верхом, не спит днем и курит гораздо меньше. Графиня снова занялась музыкой, усердно посещает деревенских бедняков и никогда не жалуется на колит. Аббат сообщил мне и хорошие новости о маркизе, поместье которой находилось не более чем в часе езды от замка. Она чувствует себя прекрасно. Вместо того чтобы сидеть весь день в печальном одиночестве и думать о своей глухоте, она утром и вечером долго гуляет по саду ради Лулу, который совсем растолстел и обленился.
"Это маленькое чудовище, - писал аббат, - сидит у нее на коленях, ворчит и рычит на всех и уже два раза укусил горничную. Все его терпеть не могут, но маркиза обожает своего Лулу и нянчит его весь день напролет. Вчера во время исповеди пса внезапно стошнило прямо на прекрасное платье его хозяйки, и она впала в такое волнение, что пришлось прервать исповедь. Маркиза, кстати, просит спросить у вас, не начинается ли у него колит и не пропишете ли вы ему что-нибудь, так как, по ее мнению, никто не способен так хорошо разобраться в болезни собачки, как вы".
В этом случае маркиза была недалека от истины: я уже приобретал репутацию хорошего собачьего доктора, хотя еще не стал, как впоследствии, знаменитым консультантом по собачьим болезням и непререкаемым авторитетом для всех любителей собак среди моих пациентов.
Мне известно, что мнение о моих способностях как врача человеческого было отнюдь не единодушным, но беру на себя смелость утверждать, что моя репутация надежного собачьего врача никогда и никем не ставилась под сомнение. Я не настолько тщеславен и не буду отрицать, что отчасти это объяснялось отсутствием завистливых конкурентов, в то время как в прочих моих занятиях профессиональная зависть играла значительную роль.
Для того чтобы быть хорошим собачьим врачом, надо любить собак, а кроме того, и понимать их - совершенно как с людьми, но с той только разницей, что понять собаку легче, чем человека, и полюбить ее тоже легче. Не забывайте при этом, что мышление одной собаки совершенно отлично от мышления другой. Так, например, бойкий ум, сверкающий в подвижных глазах фокстерьера, отражает совсем другой мыслительный процесс, чем безмятежная мудрость, которой светятся спокойные глаза сенбернара или старой овчарки. Ум собак вошел в пословицу, но умны они по-разному, и это заметно уже у едва открывших глаза щенят. Среди собак попадаются даже глупые, хотя и намного реже, чем среди людей. В общем, понять собаку и научиться читать ее мысли не так уж трудно. Собака не умеет притворяться, обманывать и лгать, потому что не умеет говорить. Собака - святая. Она прямодушна и честна по своей природе. Если, в редких случаях, отдельная собака и несет печать наследственного греха, восходящего к ее диким предкам, которым в борьбе за существование приходилось полагаться на хитрость, то печать эта легко стирается, едва опыт показывает такой собаке, что мы с ней неизменно честны и справедливы. Если же хорошее обращение ее не исправит, что случается крайне редко, значит, эта собака ненормальна, она нравственный урод, и ее следует безболезненно умертвить. Собака с радостью признает превосходство своего хозяина, он для нее - незыблемый авторитет, но, вопреки мнению многих любителей собак, в ее преданности нет ничего рабского. Ее подчинение добровольно, и она ждет, что ее скромные права будут уважаться. Она видит в своем хозяине царя; почти бога, и понимает, что бог может быть строгим, но знает, что он должен быть справедливым. Она знает, что бог может читать ее мысли и что поэтому бесполезно их скрывать. А может она читать мысли своего бога? Несомненно. Что бы ни утверждало Общество психических исследований, но телепатическая передача мыслей между людьми еще не доказана, тогда как передача мыслей между человеком и собакой получает одно подтверждение за другим. Собака умеет читать мысли своего хозяина, чувствует перемену его настроения, предвидит его решения. Она инстинктивно понимает, когда может помешать, и часами лежит тихо и неподвижно, пока ее царь усердно трудится, как это в обычае у царей, - или, во всяком случае, должно быть в обычае. Но если ее царь грустен пли озабочен, она понимает, что настал ее час, и, украдкой подойдя и нему, кладет голову ему на колени: "Не печалься! Пусть они тебя и покинули, ведь я здесь, с тобой, я заменю тебе всех друзей и буду защищать тебя от всех врагов! Ну, утешься же! Пойдем гулять и забудем обо всем".