Я иногда задумывалась, верен ли мне Джонни. Признаться, мне не было до этого особого дела. Мое положение было непоколебимым. Я получила от Джонни все, что хотела.
Когда муж вернулся, я увидела, что он привез с собой слона. Игрушка была сшита из серой ткани, стояла на четырех колесах, и ее можно было возить за собой на веревочке. С тех пор я видела игрушечных слонов и больше, и роскошнее, но в то время он показался мне просто великолепным. Он был около двадцати дюймов в высоту, вместо глаз — две большие пуговицы, огромный хобот, такой же большой хвост и пара мягких ушей. Вокруг шеи был повязан красный ремешок, к которому крепился красный шнурок.
Джонни зашел в детскую и позвал Карлиона. Наш сын торжественно распаковал коробку, которая была почти с него ростом, потом своими маленькими ручками отбросил упаковочную бумагу — и перед ним во всей своей красе возник слон.
Карлион уставился на него, прикоснулся к серой ткани, потрогал пальчиком глаза-пуговицы, потом перевел взгляд на меня и Джонни.
— Это слоник, малыш, — объяснила я.
— Леник, — с удивлением повторил мальчик.
Джонни вынул игрушку из коробки и вложил в руки малыша шнурок. Он показал ему, как катать его за собой. Карлион молча прокатил слона по всей комнате, потом опустился на колени и обвил шею слона руками.
— Леник, — изумленно прошептал он, — мой леник!
На мгновение меня охватила ревность, потому что именно Джонни дал ребенку что-то, что ему так понравилось. А мне хотелось всегда быть первой в его сердце. Я стыдилась этой черты своего характера, но ничего не могла с собой поделать.
Карлион обожал своего слоника. Ночью игрушка стояла у его кроватки. Он тянул ее за собой, куда бы ни шел. Он по-прежнему называл ее «леник» и, что вполне естественно, вскоре сократил название до имени Леня. Он разговаривал с Леней, пел ему. Было одно удовольствие смотреть, как он обожает свою игрушку. Единственное, о чем я сожалела, так это то, что он получил своего Леню не от меня.
В то лето в Эббасе ощущались напряженность и какие-то скрытые настроения. С приездом Фанни ситуация еще больше усложнилась. Камеристка не только снабжала Джудит выпивкой, но и поддерживала молодую хозяйку в ее подозрениях. Она ненавидела Меллиору, и они с Джудит пытались сделать жизнь Меллиоры в Эббасе невыносимой.
Меллиора не говорила мне обо всех оскорблениях, которые ей приходилось выносить, но бывали моменты, когда она была так расстроена, что не могла утаить их.
Мне никогда не нравился Джастин, ибо я знала, что сама не нравилась ему. Он полагал, что я хитростью заставила Джонни жениться на мне, и был слишком аристократичным, чтобы с радостью принять меня в свою семью. Джастин всегда был подчеркнуто вежлив со мной, но никогда не выказывал даже малейшей симпатии, и я склонялась к мысли, что он не одобрял нашей с Меллиорой дружбы.
Он не вызывал во мне сочувствия, но я любила Меллиору и не хотела видеть, как ее унижают. Более того, я любила Карлиона, — а он привязался к Меллиоре, которая была прекрасной няней и в будущем могла стать отличной гувернанткой для него. Думаю, на самом деле мне хотелось, чтобы все шло, как раньше: я буду виртуальной хозяйкой Эббаса, а Меллиора, обязанная мне своим положением, будет постоянно нуждаться в моей защите. Что касается Джастина — меланхоличного аристократа, влюбленного в женщину, которая так и будет для него недосягаема, — то он останется жертвой собственного брака, брака без любви. Джонни — мой муж, все еще очарованный мною и понимающий, что многое во мне ему не дано понять, будет обожать меня больше, чем любую другую женщину, которую когда-либо знал. И наконец, я — могущественная и влиятельная особа, которой под силу держать все нити и дергать их, управляя своими марионетками.
Но Джудит и ее странноватая Фанни, похоже, решили избавиться от Меллиоры. Влюбленные часто действуют подобно страусам: они прячут головы и думают, что раз они никого не видят, то и их никто не видит. Даже такой бесчувственный, равнодушный человек, как Джастин, может влюбиться и поглупеть. Я догадывалась, что Меллиора и Джастин встречались в каком-то месте, где они могли побыть наедине. Это происходило в те дни, когда они ездили на конные прогулки. Я представляла, как они идут, ведя лошадей на поводу, и задушевно беседуют, а потом расстаются, чтобы вернуться домой, — разумеется, порознь. Однако все, конечно, заметили, что они исчезают в одно и то же время.