Мы встаём и бесцельно бредём по дорожке. Шаги Эвии стали намного ровнее, спокойнее, чем когда я встретила её. А я чувствую себя выжатой, мои мысли замедляются, словно у старика, который только и ждёт, когда смерть схватит его за ноги. Эвия разговаривает со мной, пытается вложить слова в мою голову, но я блокирую её. Она считает, что мне легче говорить, потому что я человек, и я позволяю ей так думать. Она рассказывает мне какую-то легенду. Кажется, о каком-то Связующем звене. Я киваю, отвечаю односложно, смотрю на неё, не обращая внимания на слова, потому что меня заполнили пустота и страх неведомой для меня силы.
Когда эльфы поняли, что я исцелила дедушку, они пришли искать меня. В одной семье никогда не было двух целителей, тем более получеловека, поэтому Совет не знал, что со мной делать. Лиам и Герб убедили их позволить мне остаться дома с бабушкой при условии, что я вернусь, когда это будет необходимо. Взамен они запретили мне использовать мои способности, потому что не хотели, чтобы я вызывала подозрения у людей. Раймон позвал меня из леса, чтобы рассказать об этом, и на секунду мне захотелось, чтобы они заставили меня вернуться. Я не хочу уходить жить в лес и бросать бабулю, школу, свою человеческую жизнь, но есть Лиам и Раймон, бабушка и дедушка, Герб… Почему-то, если бы они заставили меня, если бы мне не пришлось принимать решение, я бы не чувствовала, что совершила ошибку. Теперь эта эльфийка просит меня о помощи, и я даже не знаю, согласится ли Совет, разрешат ли они мне это сделать, но я завидую её уверенности. Совсем недавно на уроке физкультуры Диана возненавидела меня за то, что я бегаю немного быстрее обычного человека и могу перепрыгнуть несколько расставленных скамеек. А Эвия просит меня спасти одну жизнь ценой уничтожения другой, как будто это может обойтись без последствий.
Я не помню, как и под каким предлогом мы попрощались, но обнаруживаю, что стою на тротуаре в одиночестве и смотрю Эвии вслед. Я пытаюсь вспомнить поцелуй Раймона, его слова, его ласку, всё, что радует меня, но ощущаю лишь силу притяжения, тянущую меня к центру земли, сжимающую меня и не дающую мне двигаться. Я иду домой, волоча ноги, и поднимаюсь по лестнице, как будто каждая ступенька – это гора. Когда бабушка видит меня у входа, она не задаёт вопросов, а просто обнимает меня, и тепло её худых рук медленно возвращает меня к жизни. Мне приходится приложить усилие, чтобы отстраниться от неё, но не потому что она держит меня, а потому что я не хочу покидать её объятия. Я падаю на кровать и плачу. Я плачу по папе и Арисии, по Эвии, по её ребенку, потому что я солгала ей. Но больше всего я плачу о себе. Потому что я не знаю, как справиться с печалью.
Глава 7
Гиперэмпатия
Первое, что я вижу, когда просыпаюсь, – это улыбка Раймона. Он стоит рядом с моей кроватью, и мне не нужно читать его мысли, чтобы понять, что его спокойствие так же фальшиво, как и то, что я сказала Эвии. Я сажусь и жестом предлагаю ему сесть рядом со мной, но он качает головой и устраивается на полу, скрестив ноги.
– Ты меня напугала, – говорит он. – Я был в туннеле, когда услышал твои крики.
– Я кричала?
– Так громко и пронзительно, что я с трудом смог сконцентрироваться, чтобы прийти к тебе. Потом я увидел тебя с Эвией.
– Что это было, Раймон?
Он долго не отвечает.
– Я не смог войти в твой разум, ты заблокировала меня.
Он избегает смотреть мне в глаза. Я не знаю, стыдно ли ему признаться в том, что он испугался, или он что-то скрывает от меня. Я откашливаюсь и настаиваю:
– Что со мной случилось?