– Я никогда не сталкивался с этим, но это похоже… Я слышал о… – Раймон колеблется, – об эмпатии.
Он молчит, и я жестом прошу его продолжать.
– Давным-давно существовала семья эльфов-эмпатов, но мне не довелось с ними познакомиться. Его голос замедляет моё сердцебиение, убаюкивает меня настолько, что я засыпаю, слушая его и не думая о папе, детях или беременных эльфийках. Судя по всему, никто никогда не видел эльфов-эмпатов, по крайней мере, никто из ныне живущих. Давным-давно жила очень маленькая семья эльфов, которые могли чувствовать то, что чувствовали другие. Они жили в укромном уголке леса и почти ни с кем не общались, потому что их изматывали чужие эмоции. Эльфы не испытывают печали или радости так, как мы, люди, их чувства более приглушённые, что позволяет им воспринимать жизнь спокойно. Так что для эмпатов было очень утомительно разделять печаль, радость, страх или боль окружающих. Ни одна из семей не желала обладать их способностями. Они считались скорее слабостью, чем силой, поэтому те эльфы жили изолировано, и их число сокращалось до тех пор, пока даже Совет недосчитался одного из своих членов. Одиннадцать эльфов Совета когда-то были двенадцатью.
– Чего я не понимаю, – говорит он, – так это от кого ты унаследовала такой дар.
– Какая сейчас разница? Я не хочу этого, Раймон.
Он смотрит на меня так, будто не понимает, о чём я говорю.
– Я солгала Эвии, потому что мне было невыносимо чувствовать её печаль. Это была такая боль, что я сделала бы всё, чтобы она прекратилась. Всё, что угодно, понимаешь?
Нет, похоже, он не понимает.
– Что будет, когда я выйду на улицу? Приму ли как свои собственные чувства страх, печаль, боль всех людей, с которыми столкнусь?
– Дай себе время.
Я знаю, что бы ни сказал Раймон, мне станет лучше. Дело не в том, чего я хочу сейчас, а в том, что мне нужно.
– Твои способности всегда проявляются в экстремальных ситуациях. Я не знаю, почему и откуда они берутся, но они есть. Когда две семьи смешивают свои дары, как твои бабушка и дедушка, их дети могут унаследовать способности обоих кланов, но один всегда преобладает. Твой дедушка самоисцеляется, как Герб, а твоя мать унаследовала голос Арисии. Она также могла исцелять небольшие раны, хотя голос всегда преобладал. Но твоя кожа исцеляет себя за секунды, ты обманула солнце, которое предпочло тебя Гербу и Лиаму, ты преуспела там, где не смог целитель, и ты чуть не задушила Герба, когда почувствовала угрозу.
Мне до сих пор стыдно, когда я вспоминаю тот эпизод. Стыдно и немного страшно.
– Это, – продолжает он, – как будто все способности, силы, как вы говорите, были в тебе и ждали, когда они понадобятся, чтобы проявить себя.
– А почему я должна чувствовать то, что чувствуют другие?
– Может быть, это нужно не тебе.
– Я не могу пройти через это снова. Я умру. Как эльфы-эмпаты выдерживали это?
– Вполне возможно, – говорит Раймон, поднимаясь на ноги, – это твоя человечность усилила печаль Эвии. Может быть, ты обладаешь гиперэмпатией. – Он улыбается, как будто сказал что-то смешное, и тут я замечаю, что он вытянул руку и поднял одну ногу, подражая супергерою из комиксов, собирающемуся взлететь. Герб был прав, мы не очень хорошо влияем на эльфов, но забавно видеть, как Раймон пытается шутить. Он садится рядом со мной на кровать и обнимает меня за плечи. Я кладу голову ему на грудь.
– Меня беспокоит не её печаль, – продолжаю я, – а то, что эта способность – я хочу, чтобы он заметил скептицизм в моём голосе – заставляет меня делать. Я солгала ей, Раймон. Я сказала ей, что помогу.
– Ты сказала ей то, что она хотела услышать. Вы, люди, не обладаете моим голосом, но вы умеете манипулировать словами.
«Лгать».
Раймон игнорирует то, что я вложила ему в голову, как будто он этого не слышал, и продолжает говорить.
– Ты способна изменять собственное тело и тела других людей. Ты чуть не задушила Герба, это правда, но ты спасла своего дедушку и совершила превращение, которое до сих пор снится мне в кошмарах.
Он проводит рукой по моим волосам, как будто вспоминая тот самый момент, когда моя коса сгорела, а чёлка позеленела.
– Я не могу, Раймон, правда. Я не могу справиться с этим.
– Помнишь, как Лиам учил тебя блокировать сознание?
Образ моего брата, закрывающего огромную дверь, чтобы Герб не мог войти в мой разум, пересекается с другим, несколько дней спустя, в лесу, когда Лиам объяснил мне, как это делается, как создавать стены вокруг того, о чём я думаю, чтобы никто не мог этого услышать.