Тут Тихик, вызвав в себе сострадание к парикам и отрокам, заговорил о муках их: о том, как дьявол терзает и грязнит их души, как отчуждает их друг от друга и вселяет взаимную ненависть, как горько рыдает земной их ангел, но они не слышат рыданий его… И столь красноречиво говорил он, что люди, ещё вчера бесновавшиеся, теперь были готовы разодрать на себе платье и пасть на колени, склонны были даже покаяться в ещё не совершенных грехах. Смиренные гордились тем, что остались чисты, ожидали награды и, глядя на грешников, старались подавить в себе злорадство. Раненые, больные, ограбленные — они протягивали руки к Тихику, называя его «владыкой» и «спасителем». Ужаснувшись близости одержимого дьяволом князя и в особенности известию, что Каломела прелюбодействует с ним, женщины истошно кричали, рвали на себе волосы и сыпали проклятиями. И все — и раскаявшиеся богохульники, и праведники — сошлись на том, что в их страданиях повинен князь. И чем долее каялись они и рыдали, тем яростней разгоралась в них ненависть к князю и богоотступнице. Они требовали, чтобы те кровью своею смыли грехи их, очистили, сблизили, снова связали их друг с другом…
24
В этот летний вечер князь играл на кавале[20] старинный праболгарский танец, посвященный коням, праздник которых его прадеды праздновали в начале каждого лунного года. Привалившись к стволу дуба, он вспоминал, как танцевала этот танец покойная Котра. В её движениях было и буйное конское скакание во время сечи, и вихреподобный бег табунов, и прыжки жеребят по весеннему пастбищу. «Котра понимала и любила коней», — думал князь и, чтобы заглушить воспоминания, играл всё громче. Вечер был душен, ни один листок не шелохнется. В сгущающихся сумерках лес, будто покрывшись испариной, пахнул гнилью, дубом и, казалось, ждал, чтобы вечерний ветер остудил его.
Поглощенный музыкой и воспоминаниями, князь не услышал крадущихся шагов. Лишь когда толпа еретиков хлынула к нему со всех сторон, он вскочил на ноги, но было поздно. Бородатый человек с разверстой ревущей пастью кинулся на него. Сибин ударом кулака сшиб его и хотел было схватить свой меч, но тот висел на ветке, и князь не успел до него дотянуться. Донесшийся из хижины пронзительный вскрик Каломелы привел его в замешательство, и в тот же миг он был повержен наземь. Толпа с дикими воплями придавила его, князь почувствовал, что ему связывают руки. Тут услыхал он голос своего раба, приказывавшего вязать и Каломелу, а хижину сжечь.
Князя подняли, и он увидел перед собой возбужденную, торжествующую толпу, вооруженную топорами, косами и дубинами, босую, оборванную, смердящую, увидел глаза, горевшие ненавистью и любопытством, услышал крики сгрудившихся у хижины женщин и стоны Каломелы. Женщины дергали её за волосы, а кто-то тем временем закалывал жеребца, и несчастное животное мучительно ржало.
Тихик распорядился, чтобы женщины вели Каломелу, а мужчины — князя. Их потащили по лесу, держа за концы веревок, коими они были опутаны. Кто-то крикнул, чтобы не прикасались к дьявольской плоти, и все зашептали «Отче наш».
Окровавленный, связанный, толкаемый в разные стороны, князь не сопротивлялся. Толпа валила через лес напрямик, топча кусты, осыпая Сибина бранью. Его хлестали по спине, некоторые смельчаки пытались проверить, нет ли у него под волосами рогов, иные требовали бросить его в хижину и сжечь живьем. Хижина пылала, громко трещал хворост и папоротник, отблески огня плясали на лицах, одеждах и деревьях. Тихик велел мужчинам остановиться возле одного дуба. Тут князю развязали руки и раздели догола. Когда с него снимали пояс, что-то упало в молодую поросль, окружавшую ствол, и Сибин догадался, что это нож, которым он пользовался во время еды.
— Глядите, сколь черна дьявольская плоть! — восклицали еретики.
Князь напрягал мускулы и молчал, поняв, за кого они его принимают. Его привязали к стволу, и Тихик приказал всем читать «Благодать».
— Не дозволено нам убивать безоружных врагов, но ты, слуга Нечистого, отвергнут законом и велениями божьими. Дьявол потешил господарское твоё славолюбие, пробудил в тебе беса, и бес этот вовеки не даст тебе помириться ни с царями, ни с рабами, и не узнает душа твоя сладости смирения и благодати веры. Сатана избрал тебя, язычника и нечестивца, для того, чтобы сеять средь нас безверие и раздор и соблазнять ядом ума твоего и надменностью сердца. По закону общины нашей мы осуждаем тебя на голодную смерть, и чтоб тело твое пожрали дикие звери, дабы не было погребения ни тебе, ни богоотступнице, с коей венчал тебя Сатана…