В своих комментариях к последней части первой «Песни» (с. 254) я упоминал о том, что отец полагал, будто фрагмент песни о Сигурде, известный под названием «Отрывок», который идет в Королевском кодексе сразу после лакуны, — это заключительная часть «древней, лаконичной песни, сосредоточенной главным образом на трагедии Брюнхильд». В лекционных конспектах отец использовал для этой песни название «Sigurðarkviða en forna» — «Древняя Песнь о Сигурде». В заметках к лекции о содержании лакуны он предполагал (вслед за знаменитым ученым Андреасом Хойслером), что песнь, по всей видимости, начиналась с прихода Сигурда в палаты Гьюки: его радушно приняли, он побратался с сыновьями конунга и женился на Гудрун. Все это, вероятно, излагалось вкратце и без каких бы то ни было отсылок к предшествующему знакомству Сигурда с Брюнхильд. Отец утверждал, что ключевые составляющие образа Брюнхильд в этой песни были таковы:
(1) Она — полумагический персонаж, заимствованный из легенды о валькирии.
(2) Она окружила себя стеной пламени и поклялась выйти замуж только за того героя, который проедет сквозь огонь, предполагая, что это будет Сигурд.
(3) Стену пламени действительно преодолевает Сигурд — но в обличии Гуннара. Брюнхильд связана клятвой. Она утешает себя мыслью о подвиге Гуннара.
(4) Ее покой нарушен и гордость смертельно уязвлена, когда она узнает, что сквозь пламя проехал Сигурд: в придачу ее обманом заставили нарушить клятву выйти замуж за героя, проскакавшего сквозь огонь.
(5) Ее месть принимает следующую форму: теперь она не может получить Сигурда, и значит, она его уничтожит (и тем самым смертельно ранит Гудрун, очевидный объект ее ненависти) и одновременно отомстит за себя Гуннару, вынудив его совершить страшное клятвопреступление. Так что, когда все закончится, Сигурд будет мертв, а она — готова за ним последовать, она сможет обернуться и сказать: «Сигурд не повинен ни в какой низости; ты один, Гуннар, покрыл себя стыдом» [таков финал «Отрывка», повторенный в строфах IX.67–69 «Песни»].
(6) Для этого она говорит вопиющую ложь про себя и Сигурда. Она обвиняет его в нарушении клятвы, когда тот возлег с нею, проехав сквозь стену пламени. Это — ее единственный способ заставить Гуннара убить Сигурда [см. строфы IX.43, 46 и 49 «Песни»]. Позже она открывает правду [строфа 68, строки 5–8].
Вот почему добавление Аслауг отражается на повествовании столь пагубно — даже если она и была зачата на вершине горы, а не после того, как стена пламени была преодолена во второй раз (см. с. 251).
Думаю, мы может принять (писал отец) такую трактовку для песни, от которой остались всего-то 20 строф «Отрывка», и для одного из старейших стихотворных текстов традиции. Решение проблемы Брюнхильд-валькирии заключается не в допущении, что одна была смертной (Брюнхильд), а вторая — валькирией из более древнего «мифа», а позже они перепутались. Как мне кажется, дело в том, что валькирия — единственный значимый элемент истории, который в ней неизменно присутствует. [В отдельной заметке отец уточнял: «Брюнхильд никак не может быть мифологизированным “человеческим” персонажем (и с валькирией Сигрдривой ее путать не стоит). Она — “очеловеченная” валькирия».]
Однако существуют, по меньшей мере, две разные трактовки этого образа. Есть — пробуждение заколдованной Одином валькирии, спящей на вершине горы (возможно, это специфически скандинавская концепция и потому более поздняя, поскольку изначально сюжет скандинавским не является). И есть гордая принцесса, одураченная своей же собственной уловкой (когда сквозь огонь проехал Сигурд, но в обличии Гуннара), — этот сюжет более южный. То, что утраченная песнь, заканчивающаяся «Отрывком», представляет собою эту более древнюю «южную версию», по-видимому, подтверждается важной подробностью, в которой она совпадает с не-скандинавскими версиями, а именно: Сигурд был убит вне дома, в лесу, и к убийству был причастен Хёгни (в «Отрывке» Гудрун стоит в дверях дома, когда братья возвращаются назад).