Грядет срок сдачи рукописи, звонит литагент: кранты! Не только заработок заодно с писательской славой рухнул - но и аванс возвращать надо! Проеден давно аванс, пропит. "Будет взыскан по суду".
Но литагент тертый, приезжает - спокойно разбираться:
- Слушайте, вы кем работали?
- Заместителем директора Ленплодовощторга.
- Ага. Торговля. У русских не поощряется.
- Не поощряется... Н-но окупается...
- Оу? И крупное дело?
- Еще какое!
- Большие деньги, много людей?
- Еще какие деньги, дорогой мой!.. И каждому - дай!..
- Случались интересные истории?
- Да еще какие истории!
- Вы преследовались советскими властями?
- Упаси Бог! У меня всегда комар носу не подточит!
Агент - недоволен:
- Но вы, наверное, боялись пострадать?
- Да уж инфаркт нажил.
- Могли серьезно наказать? За что?
- За что угодно! За все. Могли вообще расстрелять.
- Оу? - просветлел агент. - Так какого черта? Пишите книгу о свей жизни и работе. За что могли расстрелять. Посмотрим.
И под угрозой отбирания аванса и впадения в полное ничтожество бывший замдиректора целит неумелым пальцем в клавиши, потеет от умственного усилия и начинает стучать:
"Я приехал в Ленинград 19 июня 1962 года. Из Днепропетровска. На Витебский вокзал. В 9.32 утра. По телефону К-1-89-90 я позвонил директору овощного магазина N_23 Петру Сергеевичу Амбарцумову и сказал, что я от Тимофея Ивановича, Левченко. Он сказал, чтобы я подъезжал, на троллейбусе N_9..."
И далее - с утра до вечера, трудолюбиво и скрупулезно, выстукивал он свою биографию во всех нюансах, славный путь от помощника продавца до замдиректора объединения. Фантазии у него, может, действительно не было, зато память - профессиональная, тверже алмаза.
Через пару месяцев, осунувшись и просветлев от напряжения, он перевязал веревочкой здоровеннейшую пачищу листов и повез литагенту, радостно вздыхая.
Литагент вытаращил глаза на эту эпопею толщиной с "Войну и мир" и с сомнением сказал:
- Я знаю, что русские очень трудолюбивы... что, вы еврей? ну тем более... Поработали, вижу...
Директор говорит покровительственно:
- Дорогой мой. Знали бы вы мою биографию. Куда там Дюма.
Литагент отвечает без энтузиазма:
- Не знаю, с Дюма я не работал... ну, почитаем...
Почитал и понял, что деньги выброшены зря: нечитабельное сочиненьице получилось. Продать невозможно. О чем автор и извещает с прискорбием.
Но автор вместо скорби проявляет присущую русским агрессивность. За доллар двадцать нашего директора не возьмешь, он уже расправил крылья, как летучий змей. Он уже слегка проконсультировался у русско-еврейского юриста с Брайтона же, как вставить штатничкам перо в нежное место. И извещает кормильца-агента с ледяной учтивостью гангстера, что представил рукопись, удовлетворяющую условиям контракта, и хотя суд он, возможно, агентовой конторе и проиграет, но реноме ей попортит на сумму много большую, чем причитающийся ему по справедливости гонорар.
Агент печально матерится и с утроенными усилиями пихает рукопись куда ни попадя! И - о чудо! - одно мелкое издательство ее таки берет. Издательство сочло, что это весьма оригинальное, а главное - крайне подробное и доходчивое пособие по плодовощторговому бизнесу СССР, не имеющее аналогов нигде и никогда в мире, и подобная книга может воспользоваться некоторым спросом у ряда советологов, бизнесменов, экономистов и тому подобное.
Действительно: книга вышла, небольшим тиражом, и даже была замечена несколькими специалистами, и в общем окупилась.
Так что все остались довольны. А особенно, конечно, директор. Как легко понять, это была его единственная книга, потому что больше ему писать было уже нечего. Его литературная деятельность этим и завершилась.
Завершилась, но не ограничилась. Потому что это - только первая часть истории.
А вторая часть происходила в родимом Ленинграде.
В Большом Доме на Литейном был соответствующий отдел, укомплектованный все больше интеллигентными филологами с университетским образованием, которые, как полагается нормальным филологам, ничего в жизни не умели, а умели только читать книги. Из небогатого умения этих книгочеев государство пыталось извлекать посильную для себя пользу. Они весь рабочий день читали себе вволю изданные на Западе книги наших эмигрантов, анализируя их на предмет вредоносности. За это филологам платили прекрасную зарплату офицеров КГБ, чтоб они не вопили о ненужности гуманитарной культуры в СССР и не впадали в диссидентство. А выводы их о прочитанных книгах изучали в другом отделе, который и решал, какие именно меры принять к очернителям Отечества, дабы не забывали о длинных руках голубоглазых мальчиков: автомобилем размазать по стенке или ток ему из сети на электробритву закоротить. А кого и вербануть, либо же прост плюнуть: у них тоже план работы и лимиты на расходы.