– Какой огромный котище! Как его такого вывели?! – воскликнул он.
Ли крепче ухватила Симуса, держа как игрушечного мишку. От возмущения она покраснела.
– Ну, рассказывайте, – первый смотритель Орвелл сел за письменный стол у окна и достал большую тетрадь.
В гостиной стало тесно: трое матросов, трое смотрителей маяка, трое из семейства Маккью и кот. На такую толпу гостиная не была рассчитана. Ли не любила тесноты. Она выскользнула и ушла по лестнице с Симусом под мышкой. Никто, кроме Гленнона, этого не заметил.
– Не знаю, что ещё добавить про гибель «Анабет». – Улыбка Эверетта стала неестественной и постепенно потухла. Глаза его загорелись гневом. – Я уже рассказал, как это случилось. Десять человек погибли.
Гленнона замутило. Он видел, стоя на высоте, как озеро Верхнее поглотило десятерых.
– Если вспомните какие-нибудь подробности, скажите. – Смотритель Орвелл что-то записал. Сверху Гленнон увидел число десять.
– Вы не смогли помочь, – сказал Эверетт, пристально глядя на Орвелла.
Явно разгневанный смотритель Орвелл захлопнул тетрадь.
– Нам надо где-то спать, – заявил Эверетт.
– Кит может остаться здесь, – предложил Гленнон, желая помочь.
– Не стоит, – сказал дядя Джоб, и смотритель Орвелл согласно кивнул.
Гленнон не понял: что не так с его предложением?
– Да, прекрасная мысль. Кит может спать здесь на диванчике у огня, – сказал Эверетт. Прозвучало это как-то угрожающе, и Гленнон пожалел о своём предложении. – Кит останется здесь. А Гибралтар пойдёт со мной ещё куда-нибудь.
– Я? – спросил матрос с шишкой на лбу.
– Ну да, – отвечал Эверетт.
– Но я тебя не знаю, я не хочу идти с тобой! – воскликнул Гибралтар.
– Тихо, – Эверетт похлопал его по коленке. – Ты не в себе.
– Я тебя не знаю, – прошептал Гибралтар. На его лице застыло то самое выражение ужаса, которое появилось, когда Гленнон сказал ему, что он попал на остров Филиппо.
– Он может остаться здесь с Китом, – лицо Орвелла сморщилось, все мышцы напряглись, казалось, злоба заполнила все углы комнаты.
Сердце Гленнона заколотилось, он прижался к спинке стула, желая стать невидимым, и чтобы его мама и сестра тоже стали невидимыми.
– Ему плохо, – Эверетт понизил голос. – Ему надо быть с кем-нибудь знакомым.
Он скользнул взглядом по Гленнону и по его маме.
– Здесь в доме слишком много народу.
Все напряглись. Гленнон замер, вжимаясь в стул, уверенный, что сейчас случится что-то скверное. И всё стало как во время первого появления Эверетта: его кожа побелела ещё сильнее, лицо заблестело, глаза стали зеркальными. На Кита стало невозможно смотреть: он стал ослепительным, как солнце. Смотритель Орвелл замер. Его седые волосы завивались, словно снежные вихри…
Гленнон зажмурился, прогоняя видения: он не хотел видеть, во что его переутомлённый мозг превратит маму, дядю Джоба или Гибралтара. Он потёр глаза, понимая, что ему отчаянно хочется спать.
Открыв глаза, он увидел, что все встали и собираются уходить. Как же он пропустил конец спора? Что случилось?
В дверях Эверетт почесал лоб и обратился к маме, которая подала ему пакетик с печеньем:
– Вы живёте здесь, на острове?
– Я в гостях у брата, Джоба, – мама протянула пакетик печенья Гибралтару, который плёлся за Эвереттом, сильно обеспокоенный.
– Они здесь до тридцатого, – вмешался дядя.
– Они уедут до праздника? – спросил Эверетт, нахмурившись.
– Да, – ответил дядя Джоб.
Гленнон постарался выбросить эту фразу из головы, удивляясь, как прилипчивы эти слова, словно клей или жвачка. Никто никогда не объяснял ему прямо, что это за праздник. Насколько он мог понять, это праздник зимнего солнцестояния, 21 декабря. Самая длинная ночь в году. Но мальчик вспомнил не об этом – он вспомнил, что всё конечно: день рождения кончается на следующее утро, сладость пирога с тыквой кончается, когда он съеден, а объятия ушедшей в иной мир бабушки забываются.
Неважно. У них есть ещё четыре дня.
– Я бывал на этом острове много раз и присутствовал на праздновании. Прекрасный праздник – думаю, вам понравится! – сказал Эверетт, глядя на дядю Джоба, но обращаясь к маме.
Ещё четыре дня… Гленнон был уверен, что ему ничуть не понравится праздник. Почему никому, кроме него, не кажется таким пугающим то, что говорит Эверетт?
Эверетт открыл дверь и, выскользнув в бурную ночь, отправился за вторым смотрителем Ортесом к нему домой. Первый смотритель Орвелл сказал дяде Джобу что-то, чего Гленнон не расслышал, и вот в гостиной остался только Кит, свернувшийся под одеялом на диванчике.
Гленнон стоял в одиночестве. В голове у него был туман, как всегда после пережитого страха и потрясений. Ему всё это не нравилось, но он слишком устал, чтобы размышлять. Он направился было к себе, но заметил на столе маленькую книжечку в чёрной обложке. «Атлас острова Филиппо» – наверное, её выронил смотритель Орвелл.