Он начал новый день один из тех дней, какие он с незапамятных времен привык растрачивать попусту, в решимости и сегодня тоже пойти на исхоженную им улицу Четырех Ветров, где находился русско-армянский ресторан "Тары-бары" и где он проматывал на дешевые напитки те скудные деньги, которые дарил ему прихотливый случай.
Однако у первого же газетного киоска, мимо которого он проходил, Андреас остановился, привлеченный пестрыми обложками еженедельников. Ему вдруг все стало интересно: захотелось узнать, какой сегодня день, какое число и чье имя этот день носит. С этой целью он купил газету, увидел, что сегодня четверг, и вдруг вспомнил, что родился он тоже в четверг. Тогда, не обращая внимания на число, он решил именно этот четверг считать своим днем рождения. Его охватило детски-радостное ощущение праздника, и он, ни секунды не медля, поддался доброму, даже благородному побуждению не заходить в "Тары-бары", но с газетой в руке завернуть в заведение получше, чтобы там выпить кофе, непременно с ромом, и съесть бутерброд.
Итак, уверенный в себе, несмотря на свою оборванную одежду, он зашел в бистро поприличней и сел за столик, это он-то, давно уже привыкший только стоять у стойки, вернее, на нее опираться. Итак, он сел. А поскольку напротив его места висело зеркало, то он не мог не взглянуть на свое отражение, и у него возникло чувство, будто он заново знакомится с самим собой. Но тут он все-таки испугался. И сразу понял, почему в последние годы так боялс зеркал. Неприятно было собственными глазами видеть собственный упадок. А пока видеть не приходилось, могло казаться, что у тебя либо вообще нет лица, либо оно все еще твое, прежнее, доупадочных времен.
Однако сейчас он, как уже говорилось, испугался, в особенности потому, что сравнил свою физиономию с лицами благопристойных мужчин, сидевших по соседству. Неделю назад Андреаса с грехом пополам в меру своего умения побрил один его товарищ по несчастью, один из тех, кто готов иногда побрить собрата за небольшую мзду. Теперь же, поскольку было решено начать новую жизнь, пришла пора побриться по-настоящему. И пока он еще ничего не заказал, Андреас решил пойти в хорошую парикмахерскую.
Сказано сделано, и он отправилс в парикмахерскую.
Когда он вернулся в таверну, место, где он сидел раньше, было занято, и теперь он мог видеть себя в зеркале только издали. Но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы удостовериться: он изменился, помолодел и похорошел. Да, ему казалось, будто от его лица исходило сияние, оставлявшее в тени обтрепанность его костюма, прохудившуюся на груди рубашку, галстук в красно-белую полоску, завязанный под воротником с драными краями.
Итак, наш Андреас сел и, в сознании своего обновления, твердым голосом, который когда-то был ему свойствен и теперь, казалось, к нему вернулся, как старый добрый друг, заказал cafй, arrosй rhum. Что и было ему подано, притом, как он вроде бы заметил, со всей подобающей почтительностью, которую официанты обычно выказывают гостям, достойным уважения. Это особенно польстило нашему Андреасу, возвысило его в собственных глазах и подтвердило его догадку, что день рождения у него именно сегодня.
Какой-то господин, сидевший в одиночестве поблизости от бездомного, долго присматривался к нему, потом повернулся и сказал:
Хотите заработать немного денег? Можете нанятьс ко мне. Я, видите ли, завтра переезжаю. Вы могли бы помочь моей жене, а заодно и грузчикам. Мне кажется, человек вы довольно сильный. Ведь вы можете? Ведь вы хотите?
Конечно хочу, ответил Андреас.
И сколько вы возьмете, спросил незнакомый господин, за два дня работы? Завтра и в субботу? У меня, должен вам сказать, довольно большая квартира, а переезжаю я в еще большую. И мебели у меня тоже порядочно. А сам я буду занят у себ в магазине.
Пожалуйста, я помогу! сказал бездомный.
Выпьете со мной? спросил незнакомый господин.
Он заказал два перно, и они чокнулись, этот господин и Андреас, и о плате за работу они сговорились тоже она составляла двести франков.
Еще по стаканчику? спросил новый знакомый, выпив первую порцию перно.
Но только платить теперь буду я, сказал бездомный Андреас. Ведь вы меня не знаете: я человек чести. Честный рабочий. Взгляните на мои руки! И он показал их. Грязные, мозолистые, но честные рабочие руки.
Вот это я люблю! заявил его собеседник. У него были сверкающие глаза, розовое детское лицо, и в аккурат посредине лица черные усики. В общем, это был довольно симпатичный человек, и Андреасу он понравился.
Итак, они вместе выпивали, и за вторую порцию заплатил Андреас. А когда тот господин встал, Андреас увидел, что он очень толстый. Он достал из бумажника визитную карточку и написал на ней свой адрес. И вдобавок вынул из того же бумажника билет в сто франков и вручил то и другое Андреасу со словами:
Это чтобы вы завтра наверняка пришли! Завтра в восемь утра! Не забудьте! Остальное вы получите потом! А по окончании работы мы опять с вами выпьем. До свидания, дорогой друг! Сказав это, толстяк с детским лицом ушел, и Андреаса больше всего удивило, что и визитную карточку, и деньги тот достал из одного и того же бумажника.
Теперь, когда у Андреаса были деньги и перспектива заработать еще, он решил тоже обзавестись бумажником. С этой целью он пустился на поиски магазина кожаных изделий. В первом же, который попался ему на пути, за прилавком стояла молодая продавщица. В строгом черном платье с белыми отворотами, с локончиками на голове и тяжелым золотым браслетом на правом запястье, она показалась ему очень красивой. Андреас снял перед ней шляпу и весело сказал:
Мне нужен бумажник.
Девушка бросила беглый взгляд на его изношенную одежду, но взгляд отнюдь не злой она просто хотела оценить клиента. Ведь у нее в магазине имелись дорогие, не столь дорогие и совсем дешевые бумажники. Чтобы не задавать лишних вопросов, она сразу взобралась на лесенку и с самой верхней полки сняла коробку. Там лежали подержанные бумажники иногда их приносили клиенты, чтобы обменять на новые. При этом Андреас увидел, что у девушки очень красивые ноги и очень изящные туфли, и ему вспомнились те полузабытые времена, когда он гладил такие икры, целовал такие ступни, но лиц лиц тех женщин он уже не помнил, за исключением одного-единственного лица той, из-за которой он угодил в тюрьму.