В Библиотеке Рачиньских рукопись была обнаружена О. М. Бодянским {О. М. Бодянский. О поисках моих в Познанской публичной библиотеке. - "Чтения в Обществе истории и древностей российских", 1846, кн. I, стр. 3-32.}. В своем сообщении об этом О. М. Бодянский сделал обзор содержания сборника и воспроизвел небольшие извлечения из текста.
Начало филологическому" изучению Познанского сборника было положено исследованием А. Брюкнера {A. Bruckner. Em weissrussischer Codex miscellaneus der Graflich-Raczynski'schen Bibliothek in Posen. - "Archiv fur slavische Philologie", 1886, Bd. IX. S. 345-391.}, содержащим наряду с описанием состава и палеографии подробную характеристику лингвистических особенностей, которые делают эту рукопись одним из самых ценных памятников по истории белорусского языка. Путем сравнительного текстологического анализа А. Брюкнер установил непосредственный оригинал "Истории об Аттиле короле Угорском" - польский перевод с латинского, выполненный Циприаном Базыликом и изданный в 1574 г. Соотнесение этого указания с данными владельческих записей позволило приурочить написание сборника к последней четверти XVI в., точнее к 80-м годам XVI в.
Что касается вопроса об оригинале "Повести о Трыщане" (как и "Повести о Бове"), то А. Брюкнер приходит к выводу о достоверности прямого указания, содержащегося в самом заглавии, что рыцарские повести взяты "съ книгъ сэрбских". Основанием для такого предположения (при том, что сербские источники повестей не сохранились) послужили выявленные А. Брюкнером лексические сербизмы, проникшие в белорусский перевод: белегъ 'знамение' безъ иного белега 30; нетакъ 'слабый' - и былъ нетакъ раненъ wтъ медьведа дикого 37; зафалено ти буди всими витези 47 об (наряду с даковано ти будь wт всих витезеи 47 об), зафалено ты будь всими витезми 54 об; плел А 'род' - и прыступившы плема корола Бана рекли 32 об; кружки 'ограда, барьер' при частом полонизме шранки - с кимъ еси кружки делилъ 33; част(ъ) 'честь' - за часть божю 50 об, за част божю 57; штокъ 'остров' - к чорному шстрову штоку 54 об; прыличныи 'подобный' - ничего есми такъ приличного не виделъ 55; и ряд других примеров {Там же, стр. 374.}. Здесь же А. Брюкнером рассматриваются и неясные слова, которые предположительно могут восходить к сербскому источнику; крыжнакъ - wдин зрадливыи крыжнак 54; скокъ - два скока 60 об.
Через посредство сербского оригинала, как полагает А. Брюкнер, в текст "Повести о Трыщане" проникли итальянские слова: прынчып 'правитель', морнар 'моряк', что может служить указанием, в свою очередь, на первоисточник сербского списка.
К тому же выводу относительно оригинала белорусских повестей о Тристане и Бове приходит и А. Н. Веселовский, который посвятил этому вопросу специальное исследование и осуществил публикацию (до сих пор единственную) трех повестей Познаньского сборника {А. Н. Веселовский. Из истории романа и повести. Материалы и исследования. Выпуск второй. Славяно-романский отдел. Сб. ОРЯС АН, т. 44, Э 3, СПб., 1888.}. Сближая повести о Тристане и Бове с сербской "Александрией" и "Троянской притчей" в стилистическом и содержательном плане, А. Н. Веселовский предполагает единую родину первоисточников для этого круга памятников - область Боснии и северной Далмации, куда относит И. В. Ягич сербскую "Александрию" {V. Jagic. Em Beitrag zur serbischen Annalistik mil literaturgeschichtlichet Einleitung. "Archiv fur slavische Philologie", Bd. II, 1876/7, S. 24-25.}. Дополнительное фактическое основание для такой локализации сербского подлинника "Повести о Трыщане" А. Н. Веселовский видит в характере транслитерации собственных имен на -us, -es, -is, -as, передаваемых, как и в Александрии, через ж, ш (ср. Кандиэшъ - Gandaries, Сегурадеж - Segurades, Пелишъ - Felis, Самсиж - Lasancis и т. п.).
Разбор текста "Повести о Трыщане" и последовательное сличение его со старопечатным французским прозаическим романом и итальянским переводом по изданию Полидори позволили А. Н. Веселовскому сделать предположительные выводы о характере искомого сербского текста. Последний, по всей вероятности, не был точным переводом итальянского оригинала (отличавшегося от версии Полидори), но содержал элемент самостоятельной переделки, выразившейся в сокращении и изменении заключительной части.
В позднейших исследованиях по истории белорусского языка предположения А. Брюкнера и А. Н. Веселовского сомнений не вызывали {E. Ф. Карский. Белорусы, т. III. Очерки словесности белорусского племени. 2. Старая западнорусская письменность. Пг., 1921, стр. 76 и сл.}, и в настоящее время датировка Познанского сборника 80-ми годами XVI в. и вывод о сербском оригинале белорусского перевода двух рыцарских повестей являются общепринятыми. В будущем более подробный лингвистический анализ, по всей вероятности, лишь подтвердит дополнительными фактами и уточнит (в плане диалектной локализации сербского оригинала) эти выводы.
Так, сейчас в дополнение к перечню лексических сербизмов А. Брюкнера можно указать, по крайней мере, еще следующие случаи: радити, нарадити в значении 'сделать, приготовить', ср.: wна тое трутизны не радила 9 об; тот виненъ, хто тую трутизну нарадилъ 9 об; она была нарядила тую трутизну на Трыштана 10; на кого ecu тую трутизну нарядила 11; на мою веру соб? ecb смерть нарядила 11; заболъ, прыболъ в значении 'помчался', ср.: и шн забол к нему 31 об; вселъ на конь и прыболъ за ним борздо 33 {Последний пример особенно интересен, так как в Загребском Академическом словаре переносное значение 'побежать' для глагола pribosti иллюстрируется единственным примером, который был записан как раз в Далмации. См. Rjecnik hrvatskoga ill srpskoga jezika. Dto XI. U Zagrebu, 1935.}.
Одна из важных задач дальнейшего изучения памятника состоит в том, чтобы выяснить, в какой мере сербский оригинал повлиял на морфологию и синтаксис переводных повестей {По мнению А. И. Журавского (см. А. 1. Журауст. Псторыя беларускай лiтаратурнай мовы, т. 1, Мiнск, 1967, стар. 267), сербским влиянием может, в частности, объясняться сравнительно широкое употребление в "Повести о Трыщане" кратких форм прилагательных в определительной функции (конструкции типа: знаме б?ло, велика шкода). Ср.: доброго рыцэра и см?ла 5; вино у флашы св?тло 5 об; велику добрать 19; и т. п.}.
Для истории белорусского языка "Повесть о Трыщане" представляет исключительный интерес. В этом памятнике, самый жанр которого обусловливает независимость от архаизирующих источников, свободу и разнообразие стилистики, на общем фоне церковнославянской письменной традиции отчетливо проступают черты живой белорусской речи конца XVI в. {Чрезвычайно широкое проникновение в памятник живой речевой стихии Е. Ф Карский (Указ. соч., стр. 78) объясняет еще и тем, что данный текст представляет собой не точный перевод, а скорее пересказ сербского оригинала, переводчик же, как полагает Е. Ф. Карский, был светским человеком, "мало знакомым с церковнославянскими книгами".} Показательна в этом отношении уже крайне непоследовательная орфография, допускающая наряду с традиционной нормой многочисленные фонетические написания. Так, в памятнике преобладают написания, передающие отвердение шипящих и р в языке того времени: жыв 1; нашолъ 1 об; узречэм 1 об; говоры 2; деръжы, жывотъ 3 об; потешылъ са 4 об; застрашыл 5; заслужыла 5 об; закрычала 5 об; уморылъ 5 об; бачылъ 6; защытила 8 об; товарыша 11, узрышъ 24 об; и др. Неслоговое у в начале слова перед согласной систематически передается через в: сА вродилъ 2 об; вмомъ 3 об; вбивайте 3 об; вгожаи 6; вмолкла 6; вморыти 7. Протетическое в обозначено в написаниях: ув-одну 1; ув-окно 1 об; ув-огонь 2; ув-острове 10 об; и т. п.
Морфология и синтаксис "Повести о Трыщане" также характеризуются сосуществованием архаичных письменных форм с живыми новообразованиями {См. А. I. Жураускi. Указ. соч., стар. 266-269.}.
Для памятника (возникновение которого относится ко времени после Люблинской унии 1569 г.) характерно обилие полонизмов {См. В. Ф. Крыучык. Палашзмы у слоужкавым саставе беларусюх перакладных аповесцей XVI ст. (Пазнансю зборшк). Даследаванш па беларускай i рускай мовах. MIHCK, 1958; а также: A. Zurawski. Uwagi о pozyczkach polskich w jgzyku pismiennictwa bialoruskiego XVI i XVII wieku. - "Slavia orientalis", 1961, Э 1.}, которые широко процикли в словарь (ср. трутизна, милость 'любовь', истота 'сущность', шправца, опатръность, мешкати 'жить', волати, кревныи, окрутнъш, звлаща, прудко, едачне и т. д.) и нашли отражение в морфологической и синтаксической системе.