Да нашу утварь ей покажем,
Да на тряпье с ней вместе ляжем,
И хлебово в обед дадим,
Что мы с охотою едим,
Что щедрой нам дарят рукою, —
Объедки, кости да помои, —
Тогда, свидетель мне Христос,
Прольет она потоки слез,
Покается в грехе, жалея,
Что поддалась соблазну змея:
Чем жизнь такую годы влечь,
Живой в могилу легче лечь".
И вот, дослушав эти речи,
Встает король и, сгорбив плечи,
В молчанье долго погружен.
1220 Потом идет к Изольде он.
И в голос плачет королева:
"Помилуй, Пресвятая Дева!
Король, сожги меня, убей!"
Но Марк-король не внемлет ей
И прокаженным отдает.
В великой горести народ.
Рыдают люди и вопят,
Зато Ивен безмерно рад.
Он по песчаной по дороге,
Едва передвигая ноги,
Изольду тащит за собой.
Кто с костылем, а кто с клюкой,
Бредет, ликуя, сонм смердящий.
Меж тем Тристан укрылся в чаще.
Вдруг Говернал его зовет:
"Ведет Изольду гнусный сброд!
Мой сын, что будешь делать дале?"
"Из-за тебя мои печали,
Твоя беда из-за меня!
1240 Изольда, ты прекрасней дня,
И вот в руках поганых бьешься
И смерть зовешь — не дозовешься.
Но пусть посмеет гнусный тать
Тебя Тристану не отдать!"
Коня он хлещет, и, горяч,
Несется конь из чащи вскачь.
"Ивен проклятый, берегись,
От королевы отступись,
Не то молись в последний раз".
Ивен, Тристана слыша глас,
Немедля плащ с горба долой.
"За костыли, друзья, и в бой!"
И, на ходу разоблачаясь,
Они, бранясь и отдуваясь
Размахивают костылями,
Грозятся палками, культями.
Срамно Тристану с ними драться,
Невместно до калек касаться,
Но Говернал услышал крик
1260 И как из-под земли возник.
Он палицей взмахнул дубовой,
И пал Ивен, не молвив слова.
Помог Тристану Говернал.
За правую он руку взял
Изольду и подвел к Тристану.
Не верьте низкому обману,
Что рыцарем Ивен убит:
Выдумывать такое — стыд!
Не мог столь достославный рыцарь
Поганой кровью обагриться.
Беруль[53] читал об этом сам,
И правду говорит он вам.
Вот трое трогаются в путь.
Страх не теснит Изольде грудь.
В лес Моруа[54] их путь лежал.
У взгорья делают привал.
Тристана не снедает страх, —
Он словно в замковых стенах.
Отменным лучником он был
1280 И наповал дичину бил.
Похитил Говернал умело
У лесника и лук, и стрелы —
Две оперенные стрелы,
Зубчатые, острей иглы.
Тристан обед промыслить чает,
В лесу косулю примечает
И целится ей в правый бок,
Попал — и крови льется ток.
Назад с добычею приходит,
Не мешкая, шалаш возводит
Из веток, срубленных мечом.
Травой шелковой, мягким мхом
Изольда ложе устилает.
И вот уже костер пылает,
Над мясом Говернал хлопочет,
Состряпать повкуснее хочет,
Но нет ни молока, ни соли.
Меж тем от горьких слез и боли
Устала королева очень,
1300 Смежаются невольно очи.
Ей хочется уснуть спокойно, —
У друга на плече спокойно.
В лесной глуши живут они,
Приходят дни, уходят дни,
Живут безлюдно, как в пустыне.
Я расскажу вам о Фросине.
О короле узнал случайно
Горбун неслыханную тайну.
За это знание, сеньеры,
Он головой заплатит скоро.
Однажды пьяный был Фросин,
И три барона, как один,
Пристали к горбуну: "Открой,
О чем в беседе потайной
У короля с тобой шла речь?" —
"Просил его секрет беречь.
Я слово честное сдержу,
Вам ничего не расскажу.
Вы знаете "Опасный брод"?[55]
1320 Туда Фросин вас поведет,
Где в логе бьется ключ гремучий
И густ боярышник колючий.
Укроюсь с головою в нем
И расскажу ему о том,
Что скрыто ото всех на свете,
Что Марк-король хранит в секрете".
К боярышнику он идет,
Баронов за собой ведет.
Он ростом мал, башка огромна,
Ему кусты — приют укромный,
Видны лишь маковка да глаз.
"Не для сеньеров этот сказ,
А ты, боярышник, послушай:
У Марка не людские уши,
А конские[56], — торчком торчат".
Все четверо пошли назад.
Король, едва лишь отобедав,
Вел с приближенными беседу,
В руке сжимая меткий лук.
1340 И вот вошли те трое в круг
И говорят ему в упор:
"Нам ведом твой секрет, сеньер"
С улыбкой он: "Как у коня
И вправду уши у меня.
Вам карла разболтал секрет, —
За это понесет ответ".
И в руки меч король берет,
И обезглавлен злой урод.
Все рады: вот он, бездыханный,
Изольды недруг, враг Тристана.
Сеньеры помнят мой рассказ
О том, как бог Тристана Спас,
Когда на камни с горной кручи
Он совершил прыжок летучий,
Как с Говерналом он умчался
И как с Изольдой повстречался.
Таясь от королевской злобы,
Они среди лесной чащобы
Втроем блуждают наугад,
1360 Под кровом веток ночью спят,
Пьют из ручья, едят дичину,
И вот к отшельнику Огрину
Однажды забрели, не чая.
Досталась им судьба лихая,
Но так любовь их утешала,
Что и беда не сокрушала.
Стоят Изольда с паладином
В молчании перед Огрином.
Признав их, речь такую тот,
На посох опершись, ведет:
"Сеньер Тристан, скрывать не буду,
Что ведомо честному люду —
За голову твою в подарок
Пообещал король сто марок[57],
Да и бароны дали слово —
Тристана — мервого ль, живого, —
Предать немедля королю.
Я господом тебя молю —
Покайся рыцарь! Ты грешил,
1380 Но кающийся богу мил".
Тристан отшельнику в ответ:
"Греха в любови нашей нет:
Во всем виновен приворот[58].
Огнем нас это зелье жжет, —
Поверь, нам не прожить и дня
Мне без нее, ей без меня".
И говорит святой отец:
"Коль божий суд приял мертвец.
Ему помочь никто не может,
А кто грехи, не каясь, множит,
Тот ввергнут заживо во тьму
И нет спасения ему".
Отшельник их за блуд поносит,
Раскаяться умильно просит,
Горячего исполнен тщанья,
Слова Священного Писанья
Читает им обоим вслух,
Дабы окреп недужный дух,
И задает вопрос потом:
1400 "Тристан, каким пойдешь путем?" —
"Я так люблю Изольду, отче,
Что жить в разлуке с ней нет мочи.
Пусть я в лесу блуждаю, нищий,
Пусть желуди мне будут пищей,
Но ежели она — моя,
С Отраном[59] не сменяюсь я.
У нас теперь одна стезя
И разлучиться нам нельзя".
Ломая руки и рыдая,
К ногам Огрина припадая,
Изольда молит о прощенье.
"Не мы виновны в прегрешенье:
Бесовский яд сжигает нас,
Испитый вместе в черный час.
За это много тяжких дней
Живем в изгнанье". Старец ей:
"О дочь моя, к творцу вселенной
С молитвой вознесись смиренной,
Гони врага людского прочь!"
1420 Тристан с Изольдой в ту же ночь
Ушли от старца. Он молил
За них всечасно бога сил.
Чуть день блеснет окрай небес —
Тристан на лов уходит в лес.
Стрелою, наповал разящей
Оленя он уложит в чаще,
Изжарят мясо на костре,
Потом на утренней заре,
Покинув свой ночной приют,
На место новое бредут.
вернуться
Беруль читал об этом сам... — Здесь впервые автор романа называет себя по имени (Berox); еще раз он назовет себя в стихе 1792. Никакими достоверными сведениями об этом писателе современная наука не располагает.
вернуться
Моруа — этот лес (со сходным названием) существует и теперь на северо-западе Англии.
вернуться
"Опасный брод". — Упоминание брода как места поединков, неожиданных встреч и т. п. часто встречается в рыцарских романах, с характерным для них стремлением к топографической "отмеченности". В данном случае правильнее было бы перевести как "Брод Приключений", т. к. всякое появление героя у подобного брода оборачивается для него новой рыцарской авантюрой.
вернуться
...у Марка не людские уши, а конские... — Об этом пережиточном мотиве подробнее см. в нашей статье в настоящем издании (стр. 640).
вернуться
Марка — денежная единица германского происхождения, равная стоимости восьми унций золота.
вернуться
Во всем виновен приворот... — т. е. любовное зелье, случайно выпитое Тристаном и Изольдой во время их морского путешествия из Ирландии в Корнуэльс ко двору короля Марка.
вернуться
Отран — сарацинский король, которому принадлежал город Ним на юге Франции. Отвоеванию этого города у неверных посвящена французская эпическая поэма "Нимекая телега"; в конце поэмы рассказывается, как Отран был убит Гильомом Оранжским.