На северное происхождение легенды указывает не только имя Тристана, но и имена ряда других персонажей (Бранжьена, Урган и т. Д.)Можно предположить, что и имя героини — бриттского происхождения. Через валлийский дериват Ессилт оно восходит к гипотетическому дороманскому имени Адсильтия (что значит "та, на которую взирают" [882])
Наконец, топонимы Леонуа (Лотиан) и Моруа (Морей) безошибочно указывают на Шотландию.
Вполне согласуется с нашей легендой и более южная локализация Марка (вспомним, что в легенде и особенно в ее ирландских параллелях встречается мотив путешествия с севера на юг). Имя Марк также не раз встречается в средневековых хрониках. Так, в латинском "Житии Св. Павла Аврелианского" (IX в.) упоминается некий король Марк, отказавший святому в изготовлении колокола. В валлийских легендах упоминается король Марк, который правит там, где "говорят на четырех языках". Этот район известен (на него указал, в частности, латинский хронист Беда Достопочтенный). Четырехязычие было возможно в долине Клайда, где соприкасались четыре языковых области — пиктская, шотландская, бриттская и англская. Заметим, что здесь был особенно интенсивен культурный обмен и не исключено, что как раз в этой области могла получить первое литературное воплощение наша легенда. Как полагает З. Эйснер (и нет оснований с ним не соглашаться), эта первая "Друстансага" возникла не ранее VII в. в северобританских монастырях, основанных учениками и единомышленниками Св. Колумбы [883].
З. Эйснер суммировал выводы своих многочисленных предшественников о пиктском происхождении имен, о шотландской топонимике, о приуроченности к VI в. возможных прототипов легенды о Тристане. Что касается основных мотивов легенды (бой с драконом, "сопротивление" героя, любовный треугольник, любовь "до гроба"), то он находит их исключительно среди античных мифов [884]. Так, он полагает, что характер Тристана, его взаимоотношения с женой дяди напоминают характер и реакцию Ипполита, как типичного "сопротивляющегося любовника". Битву Тристана с Морхольтом он считает реминисценцией поединка Тесея с Минотавром [885]. Изображение смерти Тристана, по мнению исследователя, вобрало в себя некоторые мотивы смерти Эгея, отца Тесея, и Париса, раненного отравленной стрелой Филоктета [886]. В путешествии Тристана в Ирландию для того, чтобы его вылечила Изольда, ученый видит отзвук эпизода болезни и аналогичного путешествия Филоктета. То есть, исследователь считает те античные параллели нашей легенде, о которых более подробно шла речь выше, одним из непременных исходных пунктов сложения легенды о Тристане. О спорности подобной точки зрения мы уже говорили.
З. Эйснер видит три основных источника гипотетической "Друстансаги". Вернее, здесь надо говорить даже не об "источниках", а об условиях, способствовавших появлению этого произведения. Во-первых, это монастыри, в которых поддерживалась устойчивая литературная традиция; во-вторых, это наличие исторических прототипов; в-третьих, знакомство с рядом древнегреческих мифов, снабдивших сагу основными сюжетными ходами. При ее реконструировании З. Эйснер использует изученные им ирландские литературные памятники, справедливо полагая, что они не предшествуют нашей легенде в ее первом (по-видимому, валлийском) изводе, а параллельны ей, восходя к гипотетической "Друстансаге".
Таким образом, исследователь предлагает следующую схему [887] (в ее основу положен мотив "сопротивляющегося любовника"):
12Здесь З. Эйснер помещает "источник подгруппы повестей о "сопротивляющемся любовнике", где герой должен "обращаться в бегство".
З. Эйснер включил в свою схему несколько произведений, имеющих лишь отдаленное отношение к нашей легенде. Это, во-первых, ирландская сага "Как Ронан убил своего сына". Ее сюжет очень напоминает миф об Ипполите: старый король Лейнстера женится на молодой девушке; королева проникается любовью к своему пасынку, но, отвергнутая им, оговаривает его перед отцом, в гневе убивающим сына. Как видим, в отличие от других ирландских саг, в которых присутствует мотив "сопротивляющегося любовника", герой этой саги не идет в конце концов навстречу желаниям мачехи. Если исследователь не настаивает на возможности влияния саги "Как Ронан убил своего сына" на сложение нашей легенды, то он иначе решает вопрос относительно другого произведения древности — египетской повести "Два брата", возникшей, по-видимому, во времена фараона Сети II. Проникновение этого сюжета в средневековую Ирландию он считает возможным благодаря связям, существовавшим между коптскими и ирландскими церковными центрами [888]. Однако нам представляется, что это сближение сюжетов по меньшей мере натянуто. Главное же, стремление везде отыскать конкретный и непосредственный источник того или иного сюжета по существу отрицает самостоятельность литературного развития.