В известной мере переходом к "куртуазной" (по терминологии Ж. Бедье) версии является небольшая поэма "Тристан-юродивый" (так называемая Бернская редакция), развивающая эпизод, очевидно, восходящий к несохранившейся части романа Беруля и имеющий параллель в романе Эйльхарта фон Оберга. М. Лазар [912] настаивал на воздействии на эту поэму любовных теорий, господствовавших в провансальской куртуазной лирике, — любовь как служение даме и т. д. Думается, однако, что это влияние не было доминирующим.
Оно не было таким, как очень убедительно показал в своей недавней работе Ж. Ш. Пайен, и на роман Тома [913]. Это произведение всегда рассматривалось в составе "куртуазной" версии легенды. В. Ф. Шишмарев писал о "Тристане" Тома: "Роман его... отличается ярко выраженным куртуазным характером и трактует любовь как стихийную силу, сопротивление которой невозможно, которой все приносится в жертву и которая связывает любящих навеки. Действие любовного напитка продолжается не только всю жизнь влюбленных, но соединяет их и после смерти. "Кельтский" роман превратился в один из самых ярких образцов любовного психологического романа, как его мыслило французское и англо-нормандское куртуазное общество, воспитанное на "Любовном искусстве" Овидия, на трубадурах и идеях Андрея Капеллана" [914]. Нет сомнений, что версия Тома, созданная в англо-нормандской куртуазной среде, быть может, непосредственно в окружении Альеноры Аквитанской (не случайно же поэт вставляет в свой роман подробное описание Лондона), испытало воздействие соответствующих концепций любви. Тома писал после создания уже многих рыцарских романов, в частности, после "Романа о Бруте" Васа, даже, быть может, где-то около 1170 г. Но у Тома нет безоговорочного подчинения даме, нет капризной возлюбленной, нет утонченной игры в любовь, нет подвигов во имя любви, нет мотива любовной награды, что мы находим в некоторых памятниках эпохи. Роман Тома, как справедливо замечали многие исследователи, вобрал в себя опыт куртуазной лирики и романа, но прежде всего — в изображении своеобразной любовной риторики, то есть любви как сложного и противоречивого чувства. Таким образом, применительно к этому памятнику мы можем говорить о "куртуазных" приемах раскрытия любовного чувства, но не о куртуазной концепции любви. Между прочим, думается, как раз это обстоятельство и заставило П. Жонена отнести к "куртуазной" версии книгу Беруля, а не Тома. Как писал Ж. Ш. Пайен, ""Тристан" Тома — это куртуазное произведение, но проявляется здесь куртузность языческая" [915]. Лирический характер книги явственно проявился в нелюбви Тома к пространным описаниям. Что представляют собой сохранившиеся фрагменты? Это довольно короткие повествовательные части, стремительные диалоги и долгие монологи, в которых напряжение неизменно нарастает к их концу. Сменяющие друг друга монологи эти складываются в горестный диалог Тристана и Изольды, который любовники как бы продолжают вести, на расстоянии, вдали друг от друга, в преддверии новой встречи. Эти монологи — одно из основных достижений Тома. В них подвергается анализу сложное, далеко не всегда светлое и не всегда взывающее к справедливости любовное чувство. Здесь нет овидиевой "сладкой боли", чем упивались герои и героини многих куртуазных повествований, нет и натуралистического выписывания внешних проявлений любви, что было столь распространено у предшественников Тома в жанре рыцарского романа. С какой, например, психологической тонкостью мотивируется женитьба Тристана. Это и желание побольнее отомстить возлюбленной, якобы предающейся нескромным радостям супружеской любви, это и попытка в собственном браке забыть обманщицу, это и стремление, женившись, проверить на себе самом, можно ли забыть прежнюю любовь и предаться новой страсти. Женитьба для Тристана — это во многом попытка заслониться новой Изольдой от Изольды старой и — увидеть любимые черты в этом новом лице (см. стихи 273-284). Эти рассуждения героя очень показательны для лирической стихии романа Тома. Мысль как бы движется здесь по кругу. Но это кольцеобразное движение мысли не бесцельно, не статично. Мысль развивается, уточняется, формируется. И приходит решение. От констатации двух совпадений — имени и красоты — герой приходит к желанию обладать ими, но только ими в данном сочетании: ни одной красоты, ни одного имени было бы недостаточно. Этот кусок текста с его внутренней структурой, которую мы отметили, входит как элемент более крупной структуры, построенной по тем же приблизительно принципам. Высказанные в стихах 273-284 мысли повторяются затем еще раз (стихи 357-366). Есть в романе и другие повторы (например, соответственно стихи 1011-1087 и 1092-1119). Однако это не топтание на месте, а всегда углубление и уточнение исходной мысли, ее развитие, ее подытоживание. Здесь перед нами — попытка психологического анализа, и именно в этом смысле книга может быть отнесена к "реалистическому течению" куртуазного романа. Книга нормандца Тома явилась важным этапом в движении романа к психологическому реализму.
912
M. Lazar. Amour courtois et fin'amors dans la litterature du XII siecle. Paris, 1964, p. 158-160.
913
См. о нем: J. Bedier. Le Roman de Tristan par Thomas, v. II, p. 9-55; A. Fourrier. Le courant realiste dans le roman courtois en France au Moyen Age. Paris, 1960, p. 19-109.
914
В. Ф. Шишмарев. Книга для чтения по истории французского языка. М.-Л.. Изд-во АН СССР, 1955, стр. 114.