Легенда о Вавилоне

Речь идет о Книге Пророка Даниила. Ее появление на свет было вызвано необычайными переменами и великими потрясениями. Очень долго ни одно из них — ни государственные кризисы в Персии, ни ее гибель от руки македонской фаланги, ни кровавые схватки между диадохами — не находило прямого отражения на страницах текстов, которым спустя совсем немного времени (в историческом, конечно, смысле) суждено было стать каноническими. Иудеи, по-видимому, оставались в стороне от главных конфликтов эпохи или, по крайней мере, страдали от них не больше и не меньше других. Это обстоятельство постепенно изменилось, и очень надолго. На века и тысячелетия евреи стали для своих соседей раздражителем какого-то странного свойства, что привело к множеству печальных последствий. В самом начале этого тяжелейшего пути иудаизму и пригодилось вавилонское наследие — в первый, но отнюдь не в последний раз. Так спустя много веков после восстановления храмовой общины кем-то из вавилонских изгнанников и возделывавших окрестные поля и виноградники «людей земли», Иерусалим и прилежащие к нему горы и долы все-таки сделались центром мира — сначала небольшого, как во времена древней Иудеи, а потом разраставшегося все более и более, вширь и ввысь, до сего дня.

Сделаем несколько вступительных замечаний. Несмотря на то что Книга Даниила в христианской Библии следует сразу за Книгой Иезекииля и по размеру примыкает к произведениям «больших пророков» — Исайи, Иеремии и Иезекииля, ее реальное место (и историческое, и философское) находится в иной точке культурного пространства. Неслучайно, в еврейской Библии (Танахе) Книга Даниила включена совсем в другой раздел — «Писания» («Кетувим»), совместно с философскими Книгами Иова и Экклесиаста.

Происхождение и авторство этого произведения содержат в себе немало загадок, скорее всего неразрешимых. Например, она написана на двух языках — иврите и арамейском[564]. Более того, существует популярный фрагмент, сохранившийся только в греческой версии. Историзм изложенных в ней событий, с одной стороны, достаточно сомнителен, ибо автор слишком часто грешит против объективных фактов. А с другой — ясно, что сообщаемые легенды восходят к определенным реалиям. Отдельную проблему составляет время создания книги, и об этом мы скажем чуть позже. Но сначала зададимся вопросом, а почему это все так важно?

Книга Даниила содержит несколько выдающихся образов, ставших неотъемлемой частью нашей культуры, попавших в наш язык (точнее, в многие языки). Автором этой книги был выдающийся писатель-философ, к традиции которого восходят и многие новозаветные произведения. Помимо этого, он внес несколько новых элементов в легенду о Вавилоне. Именно под его пером художественный образ Вавилона впервые предстает олицетворением мирового зла, поскольку в Вавилон — совершенно вымышленный, нереальный — помещает автор источник угнетения и насилия.

Перечислим теперь образы Книги Даниила — от менее известных к самым знаменитым. Но сначала скажем, что она отчетливо делится на две части. Первая из них (гл. 1–6) является сборником притч, составленным с вполне определенной целью. Притчи эти отчасти связаны друг с другом в композиционном смысле, но гораздо прочней соединяют их философские воззрения автора (авторов) книги. Главный герой произведения — происходящий из пленных израильтян пророк Даниил, который, попав в Вавилон, благодаря своему уму и дару ясновидения, становится одним из ближайших приближенных царя Навуходоносора — второго важнейшего персонажа книги. Что же это за притчи?

Первая (в гл. 1) повествует о необходимости соблюдения кошерной диеты, рассказывая, как Даниил и его друзья отказались «оскверняться яствами со стола царского»^{171}. Другая притча прославляет не отрекшихся от иудейской веры «трех отроков в пещи огненной», ввергнутых туда по приказу царя-самодура, возжелавшего, чтобы они поклонились «золотому истукану» (гл. 3)[565]; третья рассказывает о сумасшествии Навуходоносора (гл. 4), который долгое время «ел траву, как вол», а после возвращения к нему разума, «благословил Всевышнего, восхвалил и прославил Присносущего»^{172}. Еще одна легенда повествует о том, как Даниил отказался поклоняться иному Богу, кроме «Бога своего» и, будучи за то брошен в ров ко львам[566], был спасен ангелом (гл. 6). Все это дошло до нас на арамейском языке, за исключением вступительного рассказа о четырех отроках, которых воздержание от царской пищи сделало «красивее и телом полнее»^{173}. Финальные же главы книги (гл. 7–12) составляют совершенно отдельное (и за исключением 7-й главы дошедшее до нас на древнееврейском языке) произведение, отчасти геополитическое, отчасти пророчески-эсхатологическое. В нем местами в красочной и аллегорической форме, а местами в прямых и не нуждающихся в толковании выражениях излагается история ближневосточного мира в V–II вв. до н.э. и высказываются соображения о будущих событиях вплоть до пришествия Спасителя[567]. Именно в этих последних главах появляются ранее неведомые образы «выходящих из моря» сказочных и ужасных зверей, символизирующих различные земные царства, здесь же мы впервые встречаемся с удивительным словосочетанием «Сын Человеческий»[568].

564

Полагают, что Книга Даниила была написана на арамейском, однако в целях канонизации самое ее начало и идеологически важную вторую часть потом перевели на иврит (The Book of Daniel / Transl., Introduction, Comm. by L. F. Hartman, A. A. Di Leila. N. Y, 1978. P. 9–15). Все вопросы такой подход не решает, но не будем углубляться в дискуссию специалистов. Заметим лишь, что никто пока не предположил, что нелогично расположенный (между 4-м и 5-м стихами 2-й главы) переход с иврита на арамейский мог быть следствием каких-то форс-мажорных обстоятельств, настигших автора или переводчика.

565

В греческой версии этот дискурс намного подробнее. В нем содержится молитва отроков и поющаяся ими «Хвала Господу». Синодальная версия этого фрагмента (Дан. 3:24–90) переведена с Септуагинты и другой поздней греческой версии Ветхого Завета, так называемого Феодотиона. Феодотион не сохранился полностью, но его вариант Книги Даниила был очень распространен в Средние века и в итоге стал каноническим. В греческом варианте присутствуют еще две «дополнительные» главы книги (13–14), включенные потому и в русскую православную Библию.

566

В данном случае речь уже идет не о Навуходоносоре, а о правившем через 40 лет после него Дарий; эту притчу во многом дублирует грекоязычная гл. 14, в которой, впрочем, действует уже Кир.

567

Подобная интерпретация принадлежит христианской традиции и является предметом серьезных дискуссий. О переводе данного фрагмента, в особенности на русский язык, мы скажем чуть позже.

568

Дан. 7:13. Еще одно знаменитейшее место Книги Даниила. Этот перевод довольно точен, хотя считается, что возможна и иная интерпретация: «Сын Человечества». Арамейское выражение «bar 'ĕnāš» идентично древнееврейскому «ben ‘ādām» (дословно «сын человека») и означает просто лицо человеческой расы (Hartman L. F., Di Leila A. A. Op. cit. P. 206). Перевод РБО грешит буквализмом и учитывает предлог «ﬤ» — «как», «словно», «подобно» (в тексте: שׁﬤﬡ ﬧﬤכּ — k^ebar 'ĕnāš), получая: «словно бы человек», хотя и указывает, что в виду имеется просто человек, без всякого «словно бы» (Книга Даниила / Пер. Е. Б. Смагиной; комм. Е. Б. Смагиной, М. Г. Селезнева. М., 2002. С. 31). Подробный филолого-исторический анализ этого выражения и связанных с ним образов 7-й главы («Ветхий днями», «Всевышний») см.: Hartman L.F., Di Leila A.A. Op. cit. P. 85–102. Но филологического анализа здесь мало. Можно принять, что для автора Книги Даниила данное выражение действительно означало лишь «человек», особенно по контрасту с четырьмя зверями, описываемыми в предыдущих стихах (Дан. 7:3–8). Однако ясно, что очень быстро эти слова стали означать Мессию, иллюстрацию чего неоднократно предлагает Новый Завет, согласно которому Христос не раз называл себя «Сыном Человеческим» (ho huios tou anthropou — o υιτς του ανθρώπου). Божественность этого определения всем очевидна (показательно, напр., изложение допроса Спасителя в синедрионе: Map. 14:61–64). Следовательно, выражение это к тому времени уже заметно трансформировалось, на чем настаивают многие ученые, впрочем, согласные с тем, что автор Книги Даниила, скорее всего, Мессию в виду не имел и что поэтому строгий перевод текста не допускает подобной интерпретации. Удивительно, как умные и образованные люди не понимают, что читатели (и какие читатели!) являются в какой-то мере такими же создателями текста, как и автор, а в том, что касается его осмысления — часто автора превосходят. Не столь важно, что именно имел в виду автор Книги Даниила — важно, что его «человек» стал для протохристиан «словно бы человеком», а затем «Сыном Человеческим». Так что не столь уж необоснован этот традиционный перевод, как это кажется иным скрупулезным ученым. Даже скорее — именно он только и обоснован (с учетом соответствующих примечаний и проч.). Справедливости ради скажем, что в СП Книги Даниила действительно есть несколько невозможных интерпретаций (см. ниже). О выражении «Сын Человеческий» см.: Аверинцев С. С. Переводы: Евангелия. Книга Иова. Псалмы. С. 186–189.