— Наследника мне надо, — задумчиво сказал он лежащему у него в ногах шаману.
Старик шевельнулся и вопросительно звякнул бубном. Как наследуется тундра, он не знал. А у духов до полуночи спрашивать было бесполезно. Тем не менее шаман внезапно оживился и резко открыл один глаз.
— Опять?
В поле зрения попала ритуальная бутылка водки в ногах вождя. Нераспечатанная. Стремление делать наследника, не распалив себя перед этим огненной водой, показалось ему необычным, и колдун на всякий случай открыл второй глаз.
— Да нет! — Степан Степанович в сердцах махнул рукой, и она сама собой затормозила на горлышке бутылки. — Я должен передать кому-то имущество и недвижимость.
Шаман немного отодвинулся в сторону и осмотрелся в поисках имущества и недвижимости. После отъезда телевидения вещей в яранге стало меньше, а само обветшалое строение переносилось с места на место каждые полгода и в разряд недвижимости никак не попадало. Тем не менее спорить с вождем он не стал.
— Аристотель — старший сын. Он и наследник, — шаман говорил медленно, как и полагается старейшине. Торопиться было некуда. На дворе стоял длинный полярный день.
— Ну, положим, старший у меня в Питере, — ответил Степан Степанович и сделал задумчивую паузу. — Надо бы его сюда. В нем спасение. Я чувствую.
Слово, сказанное в темноте яранги, породило желание. Чем больше старший Потрошилов размышлял о будущем, тем тверже становилась убежденность в судьбоносности питерского отпрыска. Тем более что оформить собственность на землю можно было только с паспортом. В племени такой дряни не водилось. Прошла неделя, и решение созрело.
— Юлий, — позвал он младшего, одного из самых любимых сыновей, — пусть ко мне придут мои дети. Я буду говорить.
На Большой Поляне Совета они собрались вечером. Огромная потрошиловская семья расселась вокруг костра и, по обычаю, запустила по кругу Стакан Встречи. Тойон пригубил последним, убрал стакан в карман и негромко сказал:
— Дети мои, я не вечен.
Поляна загудела. Степан Степанович был для них больше чем вождь, больше чем отец и даже больше чем тотем. Как жить без его мудрости и тостов, никто не представлял.
Потрошилов откашлялся.
— Духи предков все чаще зовут меня к себе. Так говорит шаман. Я ему верю. Но после меня останется наша земля. — Он сделал паузу, обреченно выдохнул и осмотрел присутствующих. — И вы ее ПРОСРЕТЕ!!! Мои лопоухие и близорукие потомки!
Большой Семейный Совет застыл в глубоком молчании. В тишине явственно прорастало согласие. Степан Степанович выдержал паузу и припечатал:
— Нам нужен новый тойон! Им будет мой первый сын. Он живет в Петербурге. Его зовут Альберт.
В заднем ряду кто-то охнул и упал в обморок. Костер зашипел, пуская в толпу едкий вонючий дым. Женщины у ближней яранги с надеждой заулыбались.
— Аристотель! А как же Аристотель?! — вопросительный шепот покатился по рядам. Сам же старший сын вскочил на ноги и возмущенно достал из кармана носовой платок.
— Слушайте, дети, слово мое. Там, далеко, на Большой земле, есть паспорта…
— А-а-а…— понес по тундре лихой якутский ветер.
Десятки пар узковатых глаз, троекратно, а то и пятикратно увеличенные линзами очков, с надеждой всматривались в темную прорезь рта тойона-отца. Туда, откуда только что пришло странное слово.
— Аристотель — мой сын. Но знает об этом только его мать. Там, на Большой земле, матерям не верят. Там верят паспортам. Паспорт — твое сердце. Бумага — твоя Родина. Карандаш — твоя совесть, ну и так далее… Идет новое время. Пусть будет новый человек. Мой первый сын, по праву рождения, должен стать новым тойоном Белого Оленя. Я так сказал. — Потрошилов секунду помолчал и добавил: — У него наверняка есть паспорт.
Вот таким вышел Большой Совет.
Олень бежал красиво. Запрокинув назад голову, вытянувшись в струну и распластавшись над тундрой. Он был молод, силен и самонадеян. Двое сидящих на корточках у небольшой речушки это знали точно. Олень пробежал так близко, что брызги из его носа мутной пленкой покрыли толстые стекла их очков. Он тряхнул головой с нарождающимися рогами, всем своим видом демонстрируя независимость.
Раскосые глаза наблюдателей внезапно округлились до евростандарта, наливаясь кровью. Пальцы сидящих побелели и хищно сжались, потрескивая суставами. Неожиданно наперерез оленю метнулась стремительная тень. Раздался короткий вскрик, и топот копыт сбился с чеканного ритма. По тундре прокатился обиженный недоуменный рев. Олень отпрыгнул в сторону, мотая головой, но было уже поздно. Невысокий крепкий якут обернулся, торжествующе вскинув вверх руку. В его кулаке торчали отломанные панты.
Кроме этих двоих, на бегу вырвать оленю рога не мог никто. Они вообще отличались от остальных соплеменников повышенной отмороженностью. По удивительному совпадению, у обоих не хватало по мизинцу на левой руке, отпавшему после обморожения еще в детстве. Их звали просто — Сократ и Диоген. Серьезные люди — серьезные имена.
Посланец тойона пришел под вечер. Он долго добирался до одинокой яранги. Отмороженные братья любили тишину и философию. Соплеменники их понимали с трудом. Поэтому отморозки жили отдельно от всего племени. Гонец робко постучал по стене жилища философов и замер в ожидании. Полог приоткрылся, на простор тундры высунулась голова Сократа и глубокомысленно спросила:
— Ну?
— Папа зовет,-прошептал Юлий.
Из большой бочки, стоящей у входа, вылез Диоген со стаканом в руке.
— Опять проблемы? — Он надел очки и уставился ничего не выражающим взглядом в район переносицы вестника.
— Отец сказал, речь идет о нашем будущем.
Они не задавали лишних вопросов. Дикие люди. Нецивилизованные. Что с них взять?
— Когда? — Сократ тоже натянул на нос очки и вышел из яранги.
— Екс темпоре [2], — ответил посланец, что, по его мнению, означало — «немедленно», и кивнул головой в сторону стойбища, — он ждет.
Степан Степанович встретил отморозков сидя. Перед ним стояли литр «Смирновской» и тарелка с соленой черемшой. Шаман лежал в своем обычном состоянии, с бубном под мышкой.
— Мир вам, дети, — сказал тойон, с хрустом вскрывая бутыль, — садитесь.
Ритуальный Стакан Взаимного Уважения прошел в серьезном молчании. Тойон одобрительно крякнул и снова налил. Это означало, что разговор предстоял серьезный. По второму стакану они выпили, настраиваясь на беседу. Потрошилов кашлянул, посасывая черемшу. Пучок зеленых стеблей, торчащий изо рта, решительно подпрыгнул.
— Я хочу, чтобы вы поехали в Питер.
По яранге прополз жаркий сквозняк изумления. Родина папы была мифом. Большая часть племени в глубине души считала, что он упал на Белых Оленей с неба. О городе на Неве они слышали с колыбели. Но представить себе не могли, что когда-нибудь им выпадет побывать там наяву.
— В Петербурге живет новый тойон. Ваш старший брат, — Степан Степанович строго посмотрел на Сократа.-Ты должен его найти.
Тот медленно опустил голову, затем поднял. Это означало, что он согласен.
— Папа, — вмешался Диоген, ерзая кожаными штанами по шкурам на полу, — оно нам надо, как говорят в Одессе?! Ты же его придумал! А ну как окажется твой отпрыск, например, ментом?!
— Хороший аргумент. — Вождь с гордостью подмигнул Сократу. Рассуждать трезво и логично после двух стаканов водки на шесть дней пути вокруг могли только его дети. — Поэтому я и посылаю вас. К нему нужно присмотреться. Новый тойон должен быть, как жена Цезаря, — вне подозрений. Ты, Диоген, разбираешься в людях. Только не спеши. Даже если он, упаси Боже, и вправду мент, он все-таки — Потрошилов! Кем бы он ни был, ему наверняка нужна помощь. Я на тебя надеюсь.
Настала очередь третьего стакана. Бутыль опустела. Черемша стояла почти нетронутой, слишком важен был разговор, чтобы отвлекаться на закуску. Выпили дружна. Сократ покачал головой:
2
Ex tempore (лат.) — на самом деле это латинское выражение используется в значении «перед употреблением».