— Откуда понты?..
На его бормотание последовала неожиданная реакция. Очки на носу якута сверкнули. Взгляд под ними приобрел жутковатое, хищное выражение. Глаза распахнулись, круглея до европейских стандартов. Пухлые пальцы моментально сжались, будто хватая добычу.
— Пантов нет. Не сезон! — От невозмутимого толстяка потянуло опасностью. — Но если надо — сделаем.
Режиссер не понял ни черта. Но чутье у него было развито не хуже, чем у песца. Нужно было отвечать сразу и без ошибки.
— Хорошо, двести. И без понтов! — быстро проговорил он, вытаскивая бумажник.
Две зеленые купюры исчезли в дебрях полукруга мгновенно. Взгляд под очками потух. Ощущение опасности исчезло. Молчаливые аборигены развернулись и неторопливо зашагали к своим ветхим домишкам. Очкастый якут кивнул головой, приглашая в путь.
Съемочная группа ЦТ вопросительно посмотрела на режиссера. В ответ на немой вопрос тот потрогал спрятанный обратно бумажник. Во сколько могли бы обойтись услуги по переноске багажа, было страшно даже подумать. Москвичи, кряхтя, поднялись и со стонами начали увешиваться аппаратурой.
— Ух ты! — подал голос за кадром оператор. — Слышь, Миклухо-Маклай, мы в попе! С такими ценниками нам еще и доплачивать Ходоровичу придется.
Режиссер тяжело вздохнул и развел руками:
— А что делать? Ты ж видишь, что творится. У нас через два дня отлет. Через три — дырка в «Темени» под наш ролик. Попробуй тут повыпендривайся! Тундра — дом, якут — хозяин.
Вождь, в смысле тойон, уважал старые традиции. От момента избрания на высокий пост, много лет назад, до незваного прихода нового века он жил по древним обычаям тундры. Понимать их он не понимал. Да и не собирался. Поскольку якутом не был. Вековые устои могли показаться смешными в компьютерную эпоху СПИДа, силикона и «Чупа-Чупс». Однако Степан Степанович Потрошилов имел право чудить как угодно. Потому что был не только вождем, но и папой. В прямом смыеле этого слова. Мужское поголовье племени носило исключительно отчество Степаныч. И, что неудивительно, фамилию Потрошилов.
Он жил в отдельной яранге. Так исторически полагалось по всем канонам. Которых никто, кроме него, не знал. Но в прошлой жизни Степан Степанович имел высшее образование и с увлечением читал Фенимора Купера.
За двести долларов москвичей провели к жилищу будущего олигарха самой длинной дорогой. Порядочность здесь ценили. Деньги нужно было отрабатывать. В течение трех часов им показывали местные достопримечательности. Особенное впечатление на гостей произвела сопка имени Белого Оленя и лужайка ягеля, фигурно вытоптанная самим тойоном в виде огромных букв «С» и «П». Не требуя доплаты, провожатый даже покашлял у двери главной яранги и, юркнув внутрь, испросил аудиенции. Перед входом едва живые москвичи без сил повалились на собственный багаж.
— Сейчас сдохну прямо посреди Заполярья, — натужно просипел оператор, глядя на ассистента. — Какой мудак сказал, что в Якутию надо ехать в дубленке?
— Гидрометцентр, — пожал плечами ассистент.
— Проходите, — таинственно шепнула высунувшаяся голова в очках.
Они были профессионалами до последней клетки печени. Никакие преграды не могли их остановить на пути к цели. Съемочная группа поднялась и, напрягая волю до скрипа, вползла в ярангу, таща за собой тюремные колодки аппаратуры. Режиссер икнул и огляделся. После дневного яркого света ему удалось различить лишь неясные человеческие силуэты. Но это не имело значения. Начиналась работа. Преодолевая тошноту, он захрипел, обращаясь к почти невидимому собеседнику:
— Нам рекомендовали вас как единственного делового человека в крае. Так сказать, продвинутого якута. Речь идет о создании образа для миллионов наших граждан… — Изложение сути визита шло вязко. Шершавый язык скреб о зубы. Наружу постоянно рвалась икота с остатками утреннего пива.
— С бодуна? — тихо спросил его полумрак яранги.
Режиссер запнулся и непроизвольно кивнул. Подтверждая его искренность, желудок, недобитый глухоманским пивом, заурчал и сократился.
— Ик! — жалобно хрюкнул москвич. Но переговоры продолжил ловко: — Ик-ак самого достойного представителя своего народа, руководство края выбрало вас…
— Что-то тебе, сына, на сухую не врется. Нету куража, — участливо перебил его тот же спокойный голос.
Чуть чадила, потрескивая, плошка с горящим вонючим жиром. Причудливые тени колебались по стенам яранги. У входа тяжело сопела остальная группа. А режиссер стоял. Один, как главный канал ЦТ. Второй раз за день чувствуя себя несмешным клоуном. Он упрямо шагнул вперед, продолжая икать и говорить:
— Собственно говоря, от вас требуется всего лишь прочитать перед камерой несколько слов. Ик! Ик-ак бы, престиж якутского народа…
На следующем шаге по направлению к вождю он опустил глаза. В неверном тусклом свете стали различимы детали. На переднем плане валялось пьяное тело шамана в дохе. На всей свалявшейся поверхности шерсти пестрели завязанные узлами ленточки. На груди тела, под сморщенным лицом, напоминающим о седой вечности, поблескивал колокольчиками треснутый кожаный бубен. Рядом, скрестив ноги, сидел тойон.
Увидев его лицо, наконец выплывшее из темноты, режиссер осекся и перестал икать. Вождь вежливо улыбнулся. На продвинутого якута он явно не тянул. Как и на любого другого. С такой физиономией он мог прокатить под местного олигарха разве что в Рязани. Светлый ежик редких седых волос топорщился на лопоухой голове. Голубые глаза на исчерченном морщинами лице подслеповато моргали за толстыми линзами очков. Острый нос от улыбки вело вверх и влево.
— Не засоряйте мне интеллект популярными баснями, — вождь саркастически хмыкнул, — переходите к сути. У нас здесь бывает холодно, поэтому все нужно делать быстро.
Но режиссер выпал из обращения. В несвежей голове произошло замыкание. Он замер посреди яранги и стих, бледно зеленея щеками. Разрыв в общении мог превратиться в пропасть непонимания. Но тут вмешался репортер. Его мутный взгляд прорезался сквозь пелену перед глазами. После прилета он успел полирнуть пиво коньяком. Поэтому стресс репортера не прибил. Держась за оператора, чтобы не упасть, он искренне восхитился:
— Ух ты-ы! И тут наши! — С натугой сообразив, что ситуация зависла, как компьютер, он вытянул шею и страдальчески спросил: — Слышь, земляк, бум снимать кино?
— Штука баксов, — невозмутимо отреагировал тойон, продолжая улыбаться, — мне. Массовка по отдельному прейскуранту.
— А?!.. — тупо завыл режиссер.
— Две-е! — неожиданно приподнимаясь, взревел пьяный шаман и снова упал на оленью шкуру, ударившись лицом о бубен. По яранге прошел колдовской звон.
— Пленку в клочья! — отдуваясь, прохрипел оператор.
Съемочная группа усиленно заскребла по карманам. С учетом похудевшего бумажника режиссера набралось триста долларов.
— Вот, — заикаясь, сказал он и выложил на потертую шкуру кучку мятых бумажек. На режиссерской лысине выступили капли пота. От полной абсурдности происходящего его покачивало.
— И все? — презрительно спросил вождь. — Не пойдет!
В яранге повисло уныние. Единственная надежда пала подстреленным пингвином. Хотя в тундре они вроде и не водились. В отчаянии режиссер полез в портфель. Денег там, конечно, не было. Но стоять просто так тоже было муторно. Внезапно остекленевшие глаза незадачливого руководителя моргнули. В них появился лихорадочный блеск азарта. Как опытный игрок он сдержал эмоции и потушил улыбку:
— Э… любезный, не торопитесь. А как насчет натурального обмена? Я вам — потрясающий документ. Вы нам — интервью?
Тойон вопросительно поднял жидкие брови. Режиссер ловким движением карточного шулера выдернул из портфеля лист бумаги с гербовой печатью,'
— Вот!
Потрошилов надел очки, став разительно похож на встретивших телевизионщиков якутов. Изучение проходило в полной тишине. Наконец Степан Степанович звучно кашлянул. Морщины на его лице собрались в бульдожьи складки. Он грозно сдвинул на кончик носа очки и рыкнул: