Кроме того, в любой деревне всегда случается какая-нибудь неожиданная работа. Или такая, которой все брезгуют. Тут-то и вспоминали про Гажи.
Все знали, где Гажи живет. Зимним его приютом была летняя кухня объездчика.
Гажи и здесь жил как настоящий квартиросъемщик. Объездчик пускал его в свою кухню, что стояла в конце большого двора, не из милости.
За жилье Гажи платил тем, что дважды в день приносил хозяевам по два ведра воды из колодца.
Вот такой человек был Гажи!
Однажды — дело было зимой, а вернее, в начале зимы, когда выпал и лег первый снег, — выдался день, очень уж неудачный для Гажи.
Напрасно ходил Гажи по знакомым дворам, ища, где бы наколоть дров. Напрасно околачивался возле управы, вокруг деревенской лавки, корчмы, где какая-нибудь да всегда найдется работа… Все напрасно!
Голодный, усталый, подавленный, возвращался он к вечеру домой. В этот день ему оставалось только сходить еще раз к колодцу, принести два ведра воды в счет квартплаты. А потом пожевать краюшку черствого хлеба, которую он предусмотрительно оставил про запас, и лечь спать. А утром с новыми силами начать обходить деревню в поисках работы и хлеба насущного.
Судьба, однако, распорядилась совсем по-иному.
Банк по первому снегу организовал свою обычную облаву. Когда Гажи пошел домой, охота уже закончилась. И добычу уже собрали. Господа охотники как раз поднимались по склону холма, направляясь к секретарю отметить событие.
За ними на холм поднималась арба с охотничьими трофеями. Следом за нею шагал объездчик, домохозяин Гажи.
Объездчик ужасно был раздосадован и огорчен. И очень ему оказался кстати попавшийся по дороге Гажи, которому можно было высказать все накипевшее на душе.
— Ну, скажу я тебе, Гажи, уж эти мне господа! За все старания дали на чай с гулькин нос. А больше всего знаешь чем я обижен? Тем, что пожалели они для меня одного паршивого зайчонка, из такой-то добычи! Жена моя после каждой охоты уж так ждет зайчатины, паприкаш сготовить на ужин. Помнишь, раньше, когда тут граф был арендатором, я после охоты всегда нес домой зайца, а то и нескольких. И на чай получал каждый раз по десять, по двадцать форинтов. А эти теперь, из банка… эх!.. Приедут человек тридцать, все с ружьями, и три таких круга прогонят: не то что зайца — комара в окрестностях неубитого не останется. Потом уедут — и всю зиму о них ни слуху ни духу. Конечно, чего им тут делать? Я тут хоть сдохни, им наплевать… Ползайца мне пожалели, крохоборы несчастные! Да еще пересчитали, что с собой увезут. А я теперь выслушивай от жены, до чего ей заячьего паприкашу хочетс!
Вот так объездчик изливал Гажи, без всякого передыху, горькие свои жалобы. Потому как, понятно, замечаний или тем более возражений от Гажи он, как и никто другой, не ждал.
Гажи лишь согласно кивал, слушая вопль души своего домохозяина, и ласковая улыбка его стала печальной от той ужасной несправедливости, что может постичь даже такого могущественного человека, как господин объездчик.
Так и шли они, свернув с тракта, в сторону дома. И скоро уж им предстояло разойтись в разные стороны: объездчику — в свой теплый дом, где ждал его горячий ужин, а Гажи — в конец двора, в летнюю кухню, где на промерзшем полу была насыпана куча золы, на ней, завернувшись в старую, облезшую, клочковатую шубу, и спал Гажи.
Постройка эта, летняя кухня, была до того щелевата, что туда ветром снег задувало. Да Гажи ничего, жил, не жаловался. Не мог же он от семьи объездчика требовать, чтобы те его, грязного да убогого, пустили на ночлег в свою теплую кухню.
Подошли они к воротам.
И тут объездчик хватается вдруг за свой пояс.
На поясном ремне у него, как штык у солдата, всегда висел охотничий нож. Висел в кожаных ножнах с медью, на медной блестящей цепочке и желтом медном кольце. И можно было передвигать его на ремне то назад, то вперед, чтобы был под рукою.
И вот сейчас объездчик не обнаружил ножа на привычном месте. Он еще пошарил и там и сям, чуть ли не на спине у себя. Ножа не было.
— У-ух ты! Язви тебя в душу… Ножа-то нет! Потерял!..
Объездчик еще раз торопливо себя ощупал со всех сторон. Нет, это же просто вообразить нельзя, чтобы нож, висящий на крепком медном кольце, просто так отцепился и потерялся с не расстегнутого ремня.
Но напрасно объездчик оглаживал себе бедра. Сгинул нож, да и только.
Одна оставалась надежда: может, остался нож дома? Потому что с ремня ну никак он не мог потеряться.
Но и последняя эта надежда рассеялась.