С этого дня, если бы кто-нибудь захотел подслушать, что делает Гажи у себя в летней кухне, он все время слышал бы вот такие странные речи.
Гажи мало-помалу приучал к себе зайца, посланного ему небом и облюбовавшего жильем печку. Он сделал ему постель из тряпицы, а уже к вечеру первого дня настолько продвинулся в приручении, что Паприкаш в самом деле пожевал немножечко хлебных крошек. А когда Гажи сообразил, что этому зайцу надо, и, ковыляя и охая, принес из сада молодую веточку, Паприкаш уже без боязни грыз ее прямо у него на глазах.
Во как! Гажи чувствовал, что в самом деле правильно поступил, оставив Паприкаша в живых. Ведь для него зверек этот будет чистое развлечение. Он может сделать его совсем ручным… И, если надо будет, всегда успеет выручить за эту забавную скотинку, подаренную ему небом, столько, сколько захочет!..
Объездчику и его жене он, конечно, не стал сообщать, кто у него прячется в печке.
Да тем что? Тем было мало дела, чем занимается Гажи зимой в летней кухне! Они и не заглядывали туда… Разве что объездчиковы детишки разговаривали иногда с Гажи… Но и они никогда не заходили к нему. А уж чтобы еще в печку лезть!..
Утром и вечером Гажи, даже с больной ногой и хромая, приносил хозяйке, а заодно и себе, дневную норму воды из колодца. В полдень он являлся на кухню к обьездчице со старой побитой кастрюлькой за остатками от обеда.
А вообще Гажи с тех пор жил только для Паприкаша. И в этом никто ему не мешал. Особенно пока больная нога не давала ему уходить из дома.
Вообще все как-то так складывалось, что Паприкаш, этот посланец неба, обязательно должен был оставаться в живых. На радость Гажи.
Собаки у объездчика уже не было, некому было учуять рядом, во дворе, живого зайца. Нога у Гажи заживала долго и трудно. Не очень-то он мог ходить в деревню, даже если бы и хотел.
К тому времени, когда Гажи стал выбираться из дому, Паприкаш, воспитываемый Гажи, не просто стал совсем ручным, ученым, домашним зверем, но проявил такие феноменальные способности, какие имеются разве что у дрессированных зверей в цирке.
Честное слово! Например, в летней кухне Паприкаш расхаживал как хотел, в открытую дверь разве что осторожно выглядывал, но на волю не убегал. Заслышав голос или шаги, он тут же прятался в печку, в самую что ни на есть глубину.
Это был первый урок, которому он обучился. Первый и самый главный.
Кроме того, Паприкаш по команде Гажи прекрасно «служил». По команде «Умывайся!» тер морду лапками. Но это еще что!
Гажи, скажем, брал в руку прутик, а Паприкаш плясал вприсядку, точно выдерживая такт. Еще он умел прыгать вперед и назад, и через прутик, и просто.
Гажи ему аккомпанировал, напевая веселую мелодию. Что-нибудь в таком роде:
— Хайя-хайя-тра-ла-ла! Тра-ла-ла-ла-хайя-я! Хоп-хоп-хоп!
Удивительно легко удалось Гажи научить Паприкаша всем этим штучкам. Ведь он, по простодушию своему, добивался, чтобы Паприкаш делал по команде все то, что делал и так, без команды.
И еще Гажи все время играл с Паприкашем: когда кормил, когда спать укладывал, когда звал из укрытия. Он ему пел, он с ним разговаривал, и цокал, и свистел, и крякал на том наречии, основы которого освоил за пятьдесят лет, проведенных рядом со свиньями.
Так Паприкаш стал самым лучшим, самым преданным другом Гажи, а Гажи — Паприкашу.
Объездчик мог бы привлечь банковского возчика к суду за своего погибшего пса, да и с господ из банка мог за него потребовать деньги.
Вот только возчик прочно держал его за глотку как сообщника в похищении зайцев. Судиться же с банком, который ему хлеб давая… Нет, не мог пойти на это объездчик.
Словом, немного облегчив душу пятью тысячами самых отборных ругательств, объездчик совсем было смирился с потерей легавого пса. Но, на свою беду, он читал иногда газеты — и как-то, из одного интервью графини, узнал с удивлением, что причиной несчастья, которое произошло с нею ранней зимой, была желтая легавая собака, напугавшая лошадей. А тут еще довелось объездчику поговорить с мужиком из соседней деревни, который ехал тогда с телегой и помог графине спасать кучера; мужик тоже ему рассказал про какую-то желтую собаку. Объездчику после этого стало ясно, что собаку его погубила графская упряжка. А потому подумал он и решил потолковать с одним адвокатом.
Адвокат же ему объяснил как дважды два, что графиню следует обязательно привлечь к суду, так как это ее понесшие лошади сломали хребет его обученному, породистому, дорогому охотничьему псу, который тихо-мирно гнал себе зайца и никого не трогал. Готовое свидетельство уже есть: интервью графини в газете.