А произошло это потому, что захотелось бедолаге пить, и он ничего лучше не придумал, чем пойти к колодцу. Из хмельной головы писаря выскочило, что колодец давно заброшен. Так или иначе, служитель пера откинул крышку, потянул журавля и обнаружил, что ведра нет, хотя должно было быть. Как иначе воды зачерпнуть? Фрэд попытался сглотнуть, но в горле пересохло начисто, и он перегнулся через венцы в поисках ведра.
Пить Фрэду резко перехотелось, но зато возникло другое желание — выбраться отсюда наружу, вернуться домой и больше не покидать библиотеки. Гори огнём все эти путешествия!
Постепенно глаза стали привыкать к темноте, и бедолага решил осмотреться: вдруг найдутся спасительные ступени. Но то, что обнаружил писарь, заставило его вжаться в стену и чуть слышно заскулить. Из темноты колодца на него смотрели пустые глазницы человеческого черепа, который когда-то принадлежал скелету, облаченному в белое платье.
— Мама дорогая! — неожиданно вспомнил летописец своих родственников, которых в глаза не видел, отмахиваясь руками от увиденного.
Неожиданно нижняя челюсть черепа щелкнула и открылась, застыв в зловещей улыбке, а из одной глазницы выползла медянка, скользнула в воду и, извиваясь, исчезла. Фрэда затрясло от страха. Он зажмурился и стал шарить руками по скольким бревнам, покрытым плесенью и поганками. Головная боль ушла, оставив вместо себя ужас и смятение. Несчастный часто задышал и чуть приоткрыл глаза. Теперь пришла очередь отвиснуть его собственной челюсти. Скелет, медленно, но верно начал обрастать плотью, а череп покрылся темными, длинными волосами. Вскоре Фрэд смотрел на необычайной красоты девушку. Она протянула писарю руку, и тот коснулся бледной, холодной плоти.
— Быть хочу всегда с тобой! — прошептал летописец.
Настолько прекрасной оказалась покойница, что бумагомаратель враз позабыл свою зазнобу, что ждала его во дворце.
Фрэд, не моргая, смотрел на свою возлюбленную и шептал ей слова любви до тех пор, пока кто-то его не окликнул. Писарь поднял взгляд и увидел высоко над собой ту самую, что стала его избранницей в королевском замке. Рыжеволосая фрейлина тянула к своему любимому руки и просила не бросать ее на произвол судьбы. Изабелла, так звали милашку, даже бросила в колодец веревку.
— Милый, я помогу тебе!
Но Фрэд отрицательно покачал головой.
— Ты меня не вытащишь! И веревка мне твоя не нужна. Мечтаешь о любви, но при чем тут я? Вот моя избранница, рядом со мной, — и он вновь впился взглядом в свою новую пассию.
Но девушка никуда не собиралась уходить и продолжала плакать и умолять Фрэда выбраться наверх. Она тешила себя надеждой, что ей все-таки удастся переубедить возлюбленного, но тот и слышать ничего не хотел.
— Оставь меня в покое! Поди прочь, не хочу больше тебя видеть, не мешай нашему счастью!
Летописец хотел послать проклятья и даже открыл для этого рот, как сверху на него полилась ледяная вода. Бедолага закашлялся и посмотрел на Изабеллу, но вместо нее увидел там лицо Даниэля.
— Вылезай, тебе говорю! Вот дурной. Ты какого лешего к этому колодцу поперся?! Его забросили потому, что тут какая-то дрянь в воде завелась, у местных от нее видения случались. Обвяжись веревкой, мы тебя вытянем.
Фрэд потряс головой и снова посмотрел наверх: ничего не изменилось. Там, в нескольких саженях над ним, по-прежнему нависал улыбающийся мастер. Писарь медленно перевел взгляд на ту, ради которой готов был остаться в этом колодце навсегда, и ужаснулся: в своих руках он сжимал серые кости. Не теряя ни секунды, летописец связал из каната петлю, накинул на себя и заорал, что было мочи:
— Тяни!
В мгновение ока летописец оказался наверху, в объятиях короля.
— Ну и напугал же ты нас, братец! — Прохор похлопал друга по спине. — Мы думали все, конец тебе пришел.
— Попил водички? — засмеялся Даниэль.
Фрэд посмотрел на друзей и заплакал, тыча пальцем на колодец.
— Там… Там чей-то скелет в белом платье.
— Да ладно?! — мастер перегнулся через венцы и всмотрелся в темноту. — Верно говорит. Там кто-то есть. Надо достать. А ну-ка, держите меня, я мигом.
Изобретатель отвязал веревку от писаря, обмотался сам и сиганул в темноту, чтобы через минуту-другую вновь оказаться на земле.
Жители села столпились вокруг скелета и сокрушенно вздыхали.
— Это Лютиция, дочь нашего старосты. Стало быть, никуда она не пропадала, а мы на душегуба грешили, — Хома почесал бороду. — Он теперь точно умом тронется. Кто ему скажет?