Извинившись за причиненное беспокойство (что ни говорите, а есть еще вежливые молодые люди в наше время!) и почтительно попрощавшись, он удалился.
Собирая бумаги, я обнаружил под столом, у которого мой визитер возился с выбором точки съемки, какую-то бумажку. На сложенном вдвое листке, вырванном из записной книжки, были записаны имена и даты:
Марго — вторник, 10 утра. Плотина. 180 гр.
Толстуха — четверг, 6 часов. «Савой». 50 гр.
Если не придет, зайти на квартиру.
Признаюсь, записочка покоробила меня. «Крутить» — как говорит молодежь — сразу с двумя девушками, одну из которых называть так пренебрежительно — Толстуха! И — какие-то граммы! Неужели он ведет учет выпитого с ними вина? И почему именно «50 гр.»?
Впрочем, это его дело. Может быть, я чересчур стар и многого не понимаю.
В назначенное время, взяв с собой реферат, я пришел в библиотеку. В читальном зале было немного народу, лишь две заочницы с унылым видом листали подшивки «Уральского края» да какой-то солидный дядя в очках азартно выписывал страницу за страницей из «Горного журнала». Наркис Константинович Чупин и Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк спокойно глядели со стен из багетных рам на эту мирную картину. Привычная, давно знакомая рабочая обстановка.
Прошло десять минут, прошло полчаса, а тот, кого я ждал, не появлялся. Я уже стал жалеть о потерянном вечере, когда вошел юноша. Нет, не Сурен. Совсем другой.
В темной рабочей куртке из чертовой кожи и в кирзовых сапогах, немного неуклюжий и нескладный, он являл собой полную противоположность тому, кого я ждал. Простоватое лицо с детскими ямочками на щеках могло бы, пожалуй, вызвать симпатию, если бы не глаза. Темные, колючие, они, казалось, хотели просверлить меня. Нет, он был далеко не так вежлив, как тот... фотограф.
Подойдя, он остановился, словно раздумывая — поздороваться или нет. Но не поздоровался и сел, хотя я встал навстречу ему.
— Так что вам стало известно о Золотой Бабе? — спросил он без предисловий, пристально глядя на меня.
Как?! И этот о Золотой Бабе? Постойте... постойте... А может быть, именно он и писал ту — странную — записку? Конечно, он. Но почему говорит так строго и... не совсем вежливо? Смущенный прямым и колючим взглядом собеседника, я несколько неуверенно ответил:
— Да кое-что все-таки стало известно... Это, знаете ли, не так просто...
— Я думаю! — перебил он меня. — Итак, где тетрадь?
Нет, каков?! Он не просит, а требует... Вот это нахал! Как можно спокойнее я с достоинством заметил:
— Тетрадь, с вашего разрешения, у меня с собой. А вот с кем имею честь?..
Он с возмущением посмотрел на меня:
— Дайте сюда тетрадь, тогда будем разговаривать.
— Но позвольте...
— Дайте мне тетрадь, — упорно повторил он.
Я наконец взорвался:
— Послушайте, молодой человек! Мало того что вы мистифицируете меня каким-то нахальным... да, да — нахальным... своим письмом, мало того что я больше месяца трудился для вас, перерывая гималаи книг, и что я уже сколько времени названиваю по вашему телефону, так вы еще забываете прибавить слово «пожалуйста» к вашей обаятельной просьбе дать вам тетрадь! А я пенсионер, и меня ждет своя работа!.. И я не обязан. Да-с!
Лицо юноши стало меняться. Отмякла жесткость взгляда, появилась нерешительность, сменившаяся затем самым простодушным удивлением.
— Какое письмо?.. Какой телефон?.. У меня нет телефона...
Он еще отпирается!
— А это? — я с возмущением сунул ему под нос злополучное письмо.
—Это не мое... Я не писал его!
Настала моя очередь удивиться:
— А чье же это письмо?
— Я... не знаю.
Мы оба растерянно помолчали.
— Так что же вам от меня угодно, милостивый государь?
— Мне нужна моя тетрадь. И... деньги, которые были в ней.
Я опешил.
— Знаете что... Давайте разберемся по порядку...
И мы начали разбираться. Начали в шесть часов в читальном зале библиотеки, а закончили в полночь у меня дома. Рассказ Миши (так зовут моего нового знакомого) заслуживает отдельного изложения, и я не премину это сделать дальше. Пока же скажу, что тетрадь, которую искал Миша, была в самодельном парусиновом переплете с тесемочками. А фотограф показался ему подозрительным. В этом я позволил себе усомниться: людям надо верить!
Много дней мы ждали возможного прихода фотографа Сурена. Но он, словно почуяв что-то, не появлялся. Зато мы всласть наговорились за это время с Мишей и очень подружились. Мне давно не хватало юного друга, так любящего свой край, так умеющего слушать (о, это большое искусство, свидетельствующее о бездне других хороших качеств!), которому я мог бы передать свои знания о крае, накопленные в моей голове и в моих архивах за пятьдесят с лишним лет краеведческих занятий.