А Матвей Меховский, краковский профессор медицины? По его словам, «никто проходящий поблизости… не минует ее», то есть Золотую Бабу. Никто! Значит, даже обязаны были знать о том, где Золотая Баба, обязаны были побывать у нее.
Последующие описатели: Дженкинсон, Бельфоре, Гваньини, Петрей — все они сообщают о поклонении не заочном, а в общении с идолом — с жертвами, гаданием, беседами с оракулом.
Даже на рисунках у А. Вида, А. Тевэ, С. Мюнстера, на карте Неизвестного — около Золотой Бабы изображены молящиеся. Правда, это могло быть фантазией художника, однако… Однако именно этот момент — общий для всех, очень разнохарактерных, изображений Золотой Бабы!
Доверчивость, бывшая неотъемлемой чертой мирного маленького лесного народа, со временем могла смениться настороженностью. Погоня за Золотой Бабой любителей наживы, охота на нее церковников вынудили, в конце концов, хранить местопребывание идола в тайне — сначала от чужих, а потом даже и от своих: ведь среди своих тоже могут быть предатели.
Вот и оказалось, что о Золотой Бабе все знали только понаслышке. А в этом случае как не заподозришь в каждом из описаний возможность преувеличений.
К тому же уж очень мало знали в те времена в Европе о странах и народах на северо-востоке Русского государства. Недостаток знаний восполняли выдумками. «Этим рассказам, как видно, верили до тех пор, пока русские не стали крепкою ногою в Сибири и не дали знать миру, что тут живут тоже люди, со всеми принадлежностями человеческой породы, отличающиеся от других только языком и об разом жизни», — писал один ученый.
Недостаток знаний, так сказать, первооснова возникновения сказочных вымыслов. А причины в каждом отдельном случае могли быть разные.
Люди торговые — стремились устранить конкурентов описанием ужасов и трудностей. Люди ратные — не лишали себя удовольствия иногда похвастать своими доблестями, хотя бы и вымышленными. В их рассказах противник и условия сражений всегда страшнее, чем они были на самом деле.
Были, конечно, и просто некритичные люди, воспринимавшие как действительность местные предания, а также и такие, про которых обычно говорят: «у страха глаза велики». Людей, способных преувеличивать виденное и слышанное, способных давать ему иное, фантастическое толкование, на земле всегда хватало.
И хотя какое-то зерно правды всегда можно найти в любых, самых диковинных вымыслах — как трудно отделить правду от вымысла!
Но, бывало, люди пытались вылущить зерно истины из подобных сказок. И небезуспешно.
У известного географа, археолога и этнографа академика Д.Н. Анучина есть интереснейший труд под названием «К истории ознакомления с Сибирью до Ермака», где он, кстати говоря, много места уделил и Золотой Бабе. Труд этот посвящен разбору древнего русского памятника письменности — «Сказания о челоне цех незнаемых в восточной стране». Очень остроумно и дельно Анучин доказывает, каким путем многие реальные факты обрастали домыслами, превращаясь в нечто совершенно невероятное.
«Многие известия его (Сказания), — пишет он, — совершенно согласны с действительностью, другие вероятны или возможны, третьи основаны тоже, очевидно, на действительных, хотя и преувеличенных или неверно понятых фактах, и только некоторые — представляются явно мифическими, но и то едва ли придумывались нарочно, а скорее передающими ходившие между югрой и посещавшими их русскими поверья и рассказы».
Та к, загадка описанных в «Сказании» полулюдей-полузверей, все тело которых покрыто волосами, объяснялась тем, что заезжие путники видели местных аборигенов в не знаемой ими доселе одежде из шкур мехом наружу.
Страшные своей фантастичностью «рты на темени» этих людей («коли ядят, они крошат рыбу и мясо да кладут под колпак или под шапку») тоже имеют свое простое объяснение: в малице, меховой одежде северных народов, сшитой вместе с капюшоном, отверстие для лица делалось так, что закрывало рот, оставляя открытыми только глаза; пищу приходилось засовывать внутрь, как бы поднося колбу.