Сан’сан присоединился к завтракающей компании — в общем-то, питался. Вкушал он огурец, картофель, сало. К ним вскоре подошёл и Арсений, который ухватился за любимый для него хлебушек и колбасу. Это, впрочем, не суть важно; важно иное — разговор. Окончив кушанье, герой наш обратился ко всем:
— Ну что, дорогие мои друзья, готовы?
— Так точно, — отвечал главный наёмник.
— Есть, — ответила было женщина, бывшая в команде его; но тут всё померкло, окружение потемнело, земля затряслася, показался небывалый шум — и всякая точка пространства вдруг взяла и испарилась, исчезла. Я пропал куда-то, точно ушёл, но куда — не знаю. Я бы помнил, да не помню ничего. Лишь сейчас я очнулся и имею возможность — такую сладкую, приятную, важную и полезную возможность! — писать. Не помню ничего; лишь темнота какая-то кружится в голове моей грешной. Грустно, что произошла такая беда со мною! Что-то особо часто всё подобное творится! Но что хуже, так это то, что до нового года осталось уж восемь дней и чуть меньше трёх часов. Что же делать! Что же делать! Эх!.. Успею ли? Ну теоретически-то возможно-то… Да я ведь лень лежачая! Ну лежи-де да пиши-де… Хах! Не получится!
Итак, что же было? Что последовало после сего загадочного «есть» в среде героев наших? Прозвучал ответ третьего разбойника: «Конечно!» — достаточно, надобно отметить, резкий и громкий. После последовала реплика и Тайлера, который сказал: «Да, готовы… Я готов…» Казалось, закончиться фраза должна была словами наподобие: «Да, владыка…», «Да, господин…», «Да, капитан…», «Да, повелитель…», «Да, могущественный маг…», «Да, величайший колдун…» — или просто: «Да, Ваше высокопревосходительство…» — однако ж, увы! (хотя почему увы?) ничего. Самым последним оказался наш юный жрец, Сан’сан.
— А ты, Сан’сан? Готов? — спросил Арсений наконец и у него.
Ему хотелось с эффектом ответить, что нет-де, не готов, однако смелость куда-то в тот момент исчезла и он, развалившийся на дырявом грязном диване, глядя куда-то в потолок, видно на шесть бегающих тараканчиков, устроивших в тот момент дискотеку, промолвил лениво:
— Ага.
После трёх сих букв сердечко Арсения как застукало, так застучало! — прямо как метрономчик какой-нибудь, который для пьесы тик-такает одной забавненькой, название коей я буду вынужден утаить. Его мозг выработал у него ощущение некоего облегчения, сопровождающегося осознанием того, что всё-таки сии ответы не значат окончательный финал его ожиданий и что всё самое главное впереди, так что ныне момент по-настоящему напряжённый происходит. Впрочем — неважно!
Вижу, что герои наши вышли из дома Кирилла. Но перед сим, конечно же, происходило преудивительное прощание Арсения с ним.
Кирилл, встав, обнаружил, что…
Господи!
Господи!
Господи!
Что
про-
и-
зош-
ло?
Не знаю уж, что и говорить: всё слишком страшно и плохо. Пишу сие тридцать первого декабря две тысячи двадцать второго года в шестнадцать часов пятьдесят три минуты. До той заветной границы, разделяющей времена (надобно, хочу сказать, помнить, что время разделяют: и месяц, и неделя, и день, и час, и минута, и секунда, и даже нечто, что менее секунды; но год как-то совсем по-другому воспринимается людьми, может быть потому, что он период достаточной величины, чтобы подвести некоторые итоги вселенскаго масштаба (а впрочем, неважно)), осталось совсем чуть-чуть, или часа так шесть (часов). Забавно! У кого-то, правда, сия дата настанет через четыре таких периода по шестьдесят минут, а у кого-то — через четырнадцать. Что ж поделать! Таков необъятный наш мир и, в частности, великая наша Россия, раскинувшаяся так, что её даже с высоты выше неба трудно взглядом обогнуть.
Даже не знаю, стоит ли пытаться… — Конечно же стоит! Как ты вообще смог допустить подобной мысли проникнуть в твои хоромы великие? Ну и ну! Говоря кстати, пять дней назад, если меня не подводит память сия человеческая, началу писания данного наступил ровно год. Это, право, забавненько! Но медлить уж нельзя — я возвращаюсь к героям или, по крайней мере, пытаюсь вернуться, ибо связь с ними, к большому сожалению, оборвалась…
Итак, пропущу нечто неважное и изображу слова между Кириллом и Арсением.
— Ну, вот и наступил тот сладкий и поистине прекрасный, в самом деле исторический день, когда я наконец-то воссоединюсь с — о, смею ли я произносить имя этой богини! (Арсений, произнося сие, глядел на небо с непритворным восхищением, возложив руку свою на грудь.) Ма… — герой наш после сего издал громкий стон, — Мариной… Поздравь меня, поздравь меня, Кирилл! Ах, что бы я делал без тебя!