Катя прошлась по улицам города, отмечая памятные места и проживая при этом какой-то кусок жизни. Вот дом, в котором жил Юрий Николаевич… Его еще не снесли, но, вероятно, скоро снесут. Театр. Чайная, где решилась ее судьба. Прошлое вспоминалось без боли, на сердце была лишь легкая печаль.
Шел тысяча девятьсот тридцать третий год. Прошло уже два с половиной года, как уехал Рихард… Вернется ли? В конце концов, они оба свободны… Однако в душе копилась тревога: не случилось ли что?
Однажды после напряженного дня на заводе она от усталости еле дотащилась до дому. Сразу сморил сон, даже ужинать не захотелось… Ее разбудил звонок. Он верещал настойчиво, требовательно. Было уже утро, а ей казалось, она только что заснула. Первой мыслью было: что-то случилось на участке. На ходу застегивая халатик и приглаживая ладонями растрепавшиеся волосы, выбежала в прихожую.
— Кто? — строго спросила хриплым со сна голосом.
— Это я, Катюша… — ответил до жути знакомый голос.
Сердце Кати бешено заколотилось. Дрожащей рукой повернула ключ, распахнула дверь. Навстречу ей шагнул Рихард.
— Катюша!..
Она повисла у него на шее, смеясь и плача немного, шепча, что это был такой долгий срок, что она потеряла всякую надежду.
— Если бы ты знала, как долго это было для меня, — прошептал он растроганно. Потом слегка отстранил ее от себя, чтобы получше рассмотреть, грозно спросил: — Надеюсь, ты не вышла замуж?
— Ну как же! У меня уже куча детей, ты бы еще дольше не приезжал… — в тон ему ответила Катя.
— Как хорошо очутиться дома!
Рихард прошелся по комнате, лаская рукой знакомые вещи, книги.
Шофер такси внес багаж.
— Тут кое-что есть для тебя, — указал Рихард на два объемистых чемодана. — Такие китайские шелка, ахнешь! Серьги, браслет… Я думал о тебе.
На заводе Кате предоставили отпуск (столько времени ждала мужа из командировки!).
И они уехали в подмосковный дом отдыха.
Лето было в самом разгаре. Подмосковные леса во многом отличались от карельских лесов, они суше, прозрачнее, веселее. Целыми днями Катя и Рихард пропадали в лесу, вышагивая многие километры по заросшим косматой травой лесным дорогам. Отдыхали на уютных лесных полянах, покрытых пестрыми цветами, или где-нибудь в тени деревьев, лежа на теплой, мягкой, пружинящей земле. Над головой трещала сорока или звонко стучал красноголовый дятел. Иногда по верхушкам деревьев внезапно пробегал ветер, и они тихо шелестели, словно шепотом посылали им свой привет.
— Говорил ли я тебе, что ты самое милое существо на земле? — спрашивал Рихард.
— Повтори еще… — требовала Катя.
— На земле, и в водах, окружающих землю, и в небесах!
— В это мгновенье я — в небесах!
Они весело смеялись, упоенные близостью друг к другу.
— А знаешь, Катюша, такого счастья еще не было в моей жизни, — уже серьезно говорил Рихард.
Он рассказывал ей о Пекине, о Шанхае и других китайских городах, в которых побывал. Она завороженно слушала о стене девяти драконов в пекинском парке Бейхай и словно видела ее холодную глазурованную поверхность, покрытую извивающимися драконами. Старалась вообразить себе ворота Долголетия в запретном городе Гугуне, ажурную беседку наблюдений, храм лежачего Будды… Она видела женщин в цветных шароварах, с кокетливо торчащими из причесок высокими гребешками, мужчин в синих кафтанах и синих юбках с разрезами на боку, вертикальные вывески с крупными иероглифами, огромные желтые фонари с черной росписью. Это был неведомый красочный мир, и Катя слегка завидовала Рихарду, который в нем побывал.
А Рихард рассказывал, с каким трудом он добирался до Пекина. Пассажиры, едущие из Советского Союза в Китай, обычно следовали на поезде до станции Маньчжурия, пересаживались в вагон Китайско-Восточной дороги и ехали через Чанчунь, Мукден, Тяньцзинь в Пекин.
Ввиду того что конфликт на КВЖД еще не был окончательно урегулирован, в Хабаровске велись переговоры о восстановлении статус-кво на железной дороге, от этого маршрута пришлось отказаться. До Улан-Удэ Рихард ехал экспрессом Москва — Владивосток. Из Улан-Удэ до Улан-Батора — на автомашине.