Они сидели под густой елью. Ветер пахнул в лицо нагретым бальзамическим запахом хвои. Катя глубоко вздохнула, прикрыла глаза, загипнотизированная звучными названиями.
— Я не уморил тебя своими рассказами? — заботливо спросил Рихард.
— Нет, нет, — поспешно ответила Катя. — Очень интересно.
— Ну, это все экзотика на первые дни, — с улыбкой сказал Рихард. — Потом перед тобой открывается настоящий Китай. Английский сеттльмент, французский сеттльмент, рабочие районы Путун и Чапей. Это уже Шанхай, город-колония… На воротах парков висят объявления: «Китайцам вход воспрещен». В узких, как ущелья, улицах, в низких фанзах живут кустари, мелкие лавочники, уличные парикмахеры, кули, каменотесы и прочий люд, род занятий которого определить почти невозможно. На этих улочках можно купить все что угодно — фарфоровые безделушки, изделия из нефрита и кости изумительно тонкой работы. Хозяева с утрированной вежливостью, настойчиво и терпеливо предлагают вам свой товар, и бывают счастливы, если хоть что-нибудь купишь. Серьги из серебра и серебряный браслет, что я привез тебе, мною куплены в одной из таких лавочек. Ручная работа. Надеюсь, они тебе нравятся?
— О да! — живо ответила Катя. — Мои приятельницы-актрисы чуть не умерли от зависти, увидя эти вещи.
Они посмеялись с веселой снисходительностью над женскими слабостями.
— А шелка я покупал в огромном фешенебельном пекинском магазине. Мне помогали их выбирать знатные китайские дамы. Они приезжают в магазин на многие часы, собираются большими группами, бесконечно пьют чай и рассматривают десятки сортов шелка. Я показал им твое фото, и они радостно защебетали, предлагая мне и то, и другое. Это было довольно забавное зрелище! Жалел, что рядом не было тебя… Вообще, мне многое хотелось увидеть твоими глазами.
Рихард помолчал, задумался и уже серьезно продолжал:
— Китай — фантастическая страна, страшная страна. Миллионы больных малярией, туберкулезом. Бесконечные эпидемии холеры, натуральной оспы, дистрофия, голодная анемия. Несмотря на строгие законы, и в городе и в деревне процветает опиекурение. Один врач-англичанин как-то в шутку сказал мне: «Ни постлать, ни укрыться, ни в головы положить, а они знай себе воспроизводятся!» Я видел больных неведомой нам болезнью — клаазаром: кожа становится черной, покрывается язвами. Этой болезнью болеют до ста миллионов китайцев! В Китае все исчисляется миллионами — даже число заболеваний и смертей.
В Шанхае многие семьи проживают в балаганах, в шалашах, ютятся под мостами, на пристанях, в сампанах.
— Так что мой полуподвал показался бы им раем? — пошутила Катя.
— Еще бы! — совершенно серьезно ответил Рихард. — Люди там мрут как мухи, но это считается в порядке вещей. Кстати, о твоем полуподвале. Я буду просить для нас с тобой приличную квартиру. Я хочу наконец зажить нормальной семейной жизнью. А? Катюша?
Катя благодарно улыбнулась.
— Так вот… о Китае, — начал опять Рихард. — Там все устанавливалось тысячелетиями, и даже высокая смертность сделалась своеобразной градацией. Так же как и высокая рождаемость, между прочим. Там рядом с социальными законами властвуют, возможно, и другие, природу которых никто пока не разгадал. Некий закон больших чисел… Вообще, в Китае много заложено возможностей, но реализовать их будет весьма трудно. Там есть советские районы, которые, конечно, активизируют борьбу народа за национальную независимость. Сейчас Китай раздроблен, его раздирают междоусобные войны генералов, за каждым из которых стоит крупная империалистическая держава: Япония, Англия, Америка… Но я, кажется, зарапортовался, целую скучную лекцию тебе прочитал, прости, дорогая.
— Ну вот, считаешь, что я интересуюсь лишь китайскими шелками… — обиделась Катя. — А я, между прочим, недавно водила очередную группу рабочих в театр на постановку «Рычи, Китай». После рабочие задавали мне много разных вопросов о Китае, а я, к своему стыду, не могла на них ответить. Пришлось кое-что почитать. Взяла в заводской библиотеке книгу писателя Третьякова «Чжунго».
Рихард засмеялся.
— В следующий раз не тушуйся, у тебя теперь есть отличн… хороший консультант! Во всяком случае, с большим опытом.
— Именно отличный, — с улыбкой подтвердила Катя.
Им было интересно друг с другом. Катя хорошо знала театр, живопись, скульптуру. Еще когда училась в Ленинграде, многие часы проводила в Эрмитаже, подолгу простаивая подле творений великих мастеров. По картинам и скульптурам изучала пластику движений, психологический портрет. Она любила живопись импрессионистов, особенно Ван Гога, художника настроений. В Неаполе много раз посещала королевский дворец Каподимонте, изумляясь роскоши его многочисленных залов, богатству шедевров живописи, собранию фарфора, мебели, оружия. Этот дворец-музей считается самым красивым итальянским музеем. В силу обстоятельств ей не удалось побывать во Флоренции, в Венеции. Но то, что она успела увидеть в Риме и Неаполе, наполняло ее радостным сознанием своей причастности к необыкновенному.