Впрочем… ты права, мама… Я пойду сейчас к Гровику… Мне, действительно, следовало его принять.
Леонора, тоже спокойнее.
И затем я хотела бы тебя попросить… Если великий герцог захочет с тобою побеседовать, не упрямься и будь мил… Я бы никогда не уговаривала тебя угодничать, но великий герцог — друг нашего дома… В прежнее время у нас был обычай, что после чтений он всегда оставался у нас еще на часок… Твой долг, подобно тому, как это делал твой отец, — попросить его тогда в эти комнаты…
Фридрих.
Пожалуйста, мама… возьми это на себя… Ты здесь хозяйка дома… А я чувствую себя к этому непризванным… Ты меня прости… Вы… вы все не понимаете меня, полагая, что я не хочу принять на себя все эти обязанности… Я просто не могу, не могу… Я не умею играть роль хозяина дома…
Леонора.
Я нахожу, что пора тебе этому научиться. Ты должен привыкнуть к жизни при открытых дверях и усвоить себе определенные манеры…
Фридрих.
Но я не могу… У вас у всех это есть, вы всегда так уверены в себе и никогда не теряетесь… Вы всегда так сдержанны, я не вижу вас в гневе, в страхе или в волнении, ничто не сбивает вас с толку… А я… я этого не умею… Я не умею высказывать то, что думаю… И я прошу вас: не рассчитывайте на меня, не считайтесь со мною… ни в чем, ни в каком отношении… не переоценивайте меня… Ведь в том-то и дело, что я вовсе не великий человек, у меня нет никакой выдержки… Мне не место среди вас… не место здесь… Я не могу… Отпустите меня… Позабудьте обо мне… Я не хочу, чтобы на меня возлагали надежды… не хочу!
Бюрштейн.
Перестань, Фридрих, не выходи так из себя…
Кларисса.
Фридрих… будь благоразумен…
Иоган взбегает по лестнице со всею поспешностью, на какую он только способен. Бледный и растерянный, он озирается по сторонам, не зная, к кому обратиться.
Леонора.
Его высочество?
Иоган, боязливо.
Нет… но… но…
Подходит к ней совсем близко и шепчет ей на ухо несколько слов.
Леонора, отпрянув, дико и громко.
Сюда?.. Сюда?.. Ни за что!.. ни за что!.. ни за что!..
Бюрштейн, пораженный ее волнением.
Что случилось?.. Что с вами?..
Леонора, как бешеная.
Ни за что!.. Немедленно отказать!..
Яростно Иогану.
Как посмел ты нарушить мое распоряжение?.. Это бессовестно с твоей сторону… Я ведь сказала тебе…
Иоган, совсем растерявшись.
Но ведь как же… Мог ли я… Я…
Леонора.
Ты — глупая башка… Ступай!..
Кларисса.
Что случилось, мама?..
Бюрштейн.
Что с вами?..
Фридрих, в изумлении смотрит на мать.
Медленно входит Мария Фолькенгоф — небольшого роста, одетая в черное, дама. У нее благородное, спокойное лицо, со следами былой красоты, тихий и нежный голос. Она очень близорука и опирается на палку. Войдя, она останавливается и несколько беспомощно оглядывается, видя, что никто не идет ей навстречу. Дрожащей рукою она ищет свой лорнет. Общее тягостное оцепенение и глухое молчание. Иоган, словно подталкиваемый какою-то силою, почтительно приближается к ней, но не решается заговорить.
Мария, с трудом узнавая его.
Ах, это ты, Иоган… Ты доложил обо мне?.. Нельзя ли мне переговорить с кем-нибудь из устроителей?
Иоган, неуверенно.
Да… я… Может быть, господин Бюрштейн? Я полагаю…
Смотрит на Бюрштейна умоляющим взглядом.
Бюрштейн, с тревожной учтивостью.
Разрешите представиться: Бюрштейн… Чем могу вам служить, сударыня?
Мария.
Простите, что я побеспокоила вас лично… Я, конечно, сама виновата; мне следовало запастись билетом по телеграфу… Но я — приезжая… Узнав только из газеты о первом вечере Фридриха Франка, я вдруг решила ехать и боюсь, что опоздала… Иоган сказал мне, что все билеты проданы… Но я все же хотела попытаться…
Бюрштейн.
Да… Собственно говоря…
Он глядит на Леонору, делающую гневно-отрицательный жест.
Да, к сожалению, к глубокому сожалению, билетов больше не осталось.
Мария.
В самом деле?.. Как жаль… Я уж не думала еще раз в жизни сюда приехать, а тут вдруг представился этот повод… И вот я опоздала… Как жаль… Стало быть, нет никакой возможности, никакой?.. Может быть, мне могли бы дать стоячее место?.. Час или два я могла бы все-таки выстоять… А больше это ведь и не продлится… Я, конечно, не хочу быть назойлива, но… это… это мне необходимо…