Дитрих задумался, неспешно попивая теплое пиво. Его отец был урожденным немцем, проживавшим в небольшом городке в Силезии. До войны он работал в польской угольной фирме и был двуязычным. После войны на Возвращенных Землях не хватало кадров, поскольку перед тем большая часть польской интеллигенции была вырезана. Из Вильно прибыла комиссия, которая должна была как-то с этим справиться. Но что поделать, если в городке сплошные немцы? Бургомистром назначили Дитриха, поскольку он превосходно говорил по-польски. Новый начальник городских властей к инаугурации подготовился солидно. Настропалил оркестр, заставил всех заучить наизусть слова песни, но у… началось. В большом зале сплошные немцы по струнке и всего два поляка. Дитрих дал знак: "К гимну!", и капельмейстер начал:
- Ein, zwei, drei, abe sicher!
- Еще Польша не погибла, пока МЫЫЫЫЫЫЫЫ живые!!!! – завыли надрессированные немцы под ритм оркестра, который до сих пор играл исключительно на нацистских торжествах, а польский гимн в их исполнении был очень похож на песню "Horst Wessel lied".
Только два человека в зале не пело. Командировочные из Вильно изо всех сил сжимали зубы, чтобы не загоготать.
Второй провал Дитриху засчитали в тот самый момент, когда в городке уже появились первые поляки. Партия организовала митинг на площади, а между пламенными речами запевала инициировал соответствующие кличи:
- Да здравствует Советский Союз!
- Да здравствует!!! Да здравствует!!! – скандировала толпа.
- Да здравствует союз рабочих и крестьян!
- Да здравствует!!! Да здравствует!!! – звучал громкий и слаженный ответ.
Тут Дитрих решил включиться с собственной инициативой:
- Хватай мародеров! – крикнул он в микрофон.
Вот на этот призыв никто не ответил. Собравшиеся глядели друг на друга, и уже через минуту площадь начала пустеть.
Третий провал нового бургомистра имел место во время первого призыва в Войско Польское. На площади перед магистратом стояли по стойке смирно юные немцы в польских мундирах. Дитрих вышел на балкон.
- Приветствую вас, пани, в этом польском вермахте! – крикнул он.
Вот этого уже даже рабоче-крестьянская власть не выдержала. Прислали комиссию, которая должна была исследовать "понятливость" бургомистра и еще нескольких попавшихся. Но три львовянина, сидящих за столом, совершенно не собирались злобствовать. Кадров ведь на самом деле не хватало, потому задавали самые простейшие вопросы.
- На чем вешают?
- Ну, на кухне, - ответил Дитрих.
Львовяне, как один, опустили головы.
- Ладно. Мы пошлем вас учиться во Вроцлав.
Дитрих долгое время не мог понять, что те имеют в виду. Ведь он, попросту, знал силезский польский, а не кресовый. Варят ведь на ку[5]хне. А если они имели в виду весы, так на весах "взвешивают"!
Впрочем, во Вроцлаве у него все шло очень хорошо. Несмотря на всеобщую нищету, партия о нем позаботилась. Она никогда не спрашивала, а был ли он членом NSDAP (в противном случае, по причине любви к правде, он сказал бы правду), зато обеспечила жилище и послала на учебу, которую он закончил с хорошими результатами. Дитрих стал инженером-горняком, а поскольку во Вроцлаве шахт нет, временно его пристроили на работу в воеводский комитет. Через несколько лет он женился на красивой польке, а еще позднее – дождался первородного сына. В честь нового суверена, он послушно назвал его Иваном. Тем самым, устраивая ребенку незаслуженную обиду, потому что горожане имели "нового суверена" водном, не слишком-то привлекательном месте.
Юный Дитрих только лишь в девяностые годы, в совершенно другой Польше, сменил себе имя на Ivan, которое своих знакомых требовал произносить как "Айвен", и это производило огромное впечатление на девицах. "Айвен Дитрихс" (иногда произносимое по-английски как "Дайтрич") – вот это уже звучало, как следует. Ну и как е было с такой фамилией и нордической внешностью не получить прозвища "Зепп" в честь генерала СС? Коллеги были безжалостными – он был "Сепом" Дитрихом (произносимым по-польски)[6].
Сорок десантников прятали свои раскосые глаза под очками ночного видения. Они спускались по бесконечной лестнице высотой в четыре с половиной километра в засыпанном землей здании. Наверху соответствующая часть Вроцлавского Парка была солидно огорожена и покрыта крышей, чтобы никто не мог увидеть подробностей раскопа. Поначали какие-то машины опустили их вниз, на крышу скрытого небоскреба. Саперы просверлили бетон, "железобетонную" шапку толщиной в несколько десятков метров, которая когда-то должна была стабилизировать дом и защищать его от колебаний под воздействием ударов ветра. Только теперь ветер никак небоскребу не грозил. Гусев спускался вниз вместе со взводом специальных сил, который торил дорогу через развалины. Четыре с половиной километра. Аварийная, противопожарная лестница имела ступени стандартной высотой в 16 сантиметров. Четыре с половиной километра – это 450000 сантиметров. Следовательно, им предстояло преодолеть каких-то двадцать восемь тысяч ступеней… После первой тысяче Гусеву казалось, будто бы кто-то поменял ему ноги на свинцовые бревна. Да, он испытывал кое-что во сне, боль мышц. Только лишь мигающий в левом глазу светодиод говорила ему о том, что он спит. А все остальное было охренительно реальным. И он присел на корточки, чтобы немного отдохнуть.
5
Напоминаю: Кресы – это территории Западной Украины и Западной Белоруссии (и город Вильно со своей губернией), которые раньше входили в состав Польши. Разница между кресовым польским и языком из центральной Польши была такой же, как между галичанским диалектом украинского и киевским. Нельзя сказать, что здесь даже игра слов. Львовяне спросили: "Na czym się waży", хотя на литературном польском должны были сказать "Сzym się waży". Дитрих же расслышал: "Na czym się warzy" (Где варят?).