из такой, скажу тебе, обывательщины — как на подбор!
Наверно, он составлялся по принципу «рыбак рыбака
видит издалека». На кого ни посмотри — самодоволь-
ные рожи, собственники, циники. И дети их такие же.
Хозяин роскошной дачи справа — заведующий ка-
кой-то закусочной «точкой». Еще более роскошная, ди-
кая и безвкусная дача слева принадлежит заведующе-
му отделом снабжения какого-то треста. А на краю
поселка — смех!— новенькая дачка, построенная —
кем бы, ты думал? Нищим, что ходил по электричкам
со слепой женой: «Граждане, перед вами два инвалида.
Во время войны я… и т. д. Подайте на пропитание».
12
Это не с тобой мы ехали как-то и подали ему «на про-
питание» ?
Толик, приезжай ко мне. Поговорим, подумаем, бу-
дем готовиться к экзаменам. Расскажешь мне, как по-
живает Юнка. Приезжай!
Крепко жму твою лапу. Жду!
ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА И КАЗЕННЫЙ ДОМ
Но Сибири почему-то нет. Все те же пейзажи за ок-
нами: поля, леса, перелески, речки и снова поля. Мы
перевалили Урал и не заметили, что был Урал. Ника-
ких гор, никаких грозных скал, просто холмистая
местность. Недалеко от реки Чусовой, у одной из стан-
ций, мелькнул простой полосатый столб — и это была
граница между Европой и Азией.
Азия!..
На остановках весь поезд высыпает поразмяться на
перрон. Покупают на базарах варенец, жареных кур,
горячую картошку в газетных кульках. А если поезд
останавливается на глухом разъезде, можно нарвать
цветов, в двух шагах от полотна найти гриб или зем-
лянику и покидать мяч.
На одной станции поезд осадили бродячие цыгане.
Грязные, жилистые, живописные, с кучами голопузых
ребятишек и ленивыми собаками, они куда-то ехали,
какие-то у них есть свои цели…
Я никогда их не понимал. Что за сила заключена в
этих черных крепких мужчинах, в их смуглых и кост-
лявых женах? Что заставляет их двигаться, двигаться?
Сегодня они не знают, что будут есть завтра, мерз-
нут, мокнут, унижаются, попрошайничают, а попробуй
предложи им пойти в артель детских игрушек! Сколько
надо беззаботности и еще чего-то, чего я не понимаю,
чтобы жить вот так просто, «подобно птицам небес-
13
ным», между небом и землей, и не пропасть, не угомо-
ниться! Тут ты один раз боишься поехать и думаешь-
гадаешь, оставляешь лазейку, чтобы в случае чего
удрать. А они кочуют и кочуют. Не работают, не сеют,
не жнут, а живут, родятся и умирают в пути.
— Молодой-красивый, давай погадаю! Положи на
ручку рубль, всю правду скажу!
Свистел милиционер. Цыганки бегали, ныряли под
вагоны — и опять лезли с каким-то отчаянным нахаль-
ством. Может, потому, что стоянка была всего пять ми-
нут.
Одна страшная старуха пристала ко мне. У нее бы-
ли черные, потрескавшиеся босые ноги. Она шлепала
ими по бетонной платформе и, тряся своими бесчислен-
ными юбками, шла за мной вдоль всего поезда, забега-
ла и с одной стороны и с другой:
— Положи на ручку рубль! Ай, какой жадный!
Дай бедной цыганке на хлеб! Всю правду скажу!
Мне было неловко и больно. Она почти умоляла:
— Ну, хочешь, скажу, где у тебя деньги? Вот в
этом кармане. Вот тут они, тут?
Это поразило меня не на шутку: деньги точно ле-
жали у меня в правом кармане. Уже потом я сообра-
зил, что, наверно, непроизвольно придерживал рукой
этот карман.
Ее нужно было прогнать, но у меня не хватило ха-
рактера. Я дал ей три рубля и таким образом узнал,
что мне предстоят дальняя дорога, интересы в казен-
ном доме, возле меня бубновая дама, но на сердце у
нее червонный король. После этого старуха выдернула
у меня волос, положила его на зеркальце и потребова-
ла еще три рубля. К моему счастью, поезд тронулся.
Проехали, наверно, остановок пять, пока я не ре-
шил глубокомысленно, что жить на свете паразитом —
это мерзость. И что, если бы не было в мире вот таких
14
нищих, продавцов открыток, гадалок, мир стал бы чи-
ще, лучше…
Эх, старуха, старуха! Ведь не так уж трудно уга-
дать, что все мы в дальней дороге, и каждому пред-
стоят дела в казенном доме, и у каждого, пожалуй, на
сердце лежит бубновая дама. Все мы одинаковые, хотя
и все мы очень разные!
В НАШЕМ КУПЕ
Третий день стучат колеса. Счет километрам уже
ведется на тысячи, сыграна сотня партий, выпиты де-
сятки стаканов чая, мы пригляделись друг к другу,
привыкли.
Васек — озорной, разбитной мальчишка, он мой
сосед по демократической третьей полке. Стройнень-
кий, легкий, голосистый, любит стихи, обожает залезть
под потолок и петь длинные песни. Васек ничего не
боится в жизни, кроме милиционеров. Дома осталась
только глухая бабка, которой он «мешал жить»; он
поехал в Сибирь не за деньгами, не за теплым местом,
не за славой, а просто из одного желания увидеть раз-
ные земли.
У него и вещей с собой нет никаких: пиджак да
торбочка с сухарями. Как воробышек вышел на стан-
ции, купил стакан голубики или орехов, поклевал — и
сыт. Васек — великий фантазер. Услышал от соседа-
солдата, что в Могилеве, где служил тот, «жизнь — чи-
стый рай: два рубля метр колбасы», это ему понрави-
лось, и он выдумал целую сказочную страну:
— Толь, а Толь! И там, в этой стране, стоит дерево,
и на нем растут пирожные. Сверху свежие, бисквитные,
аж теплые… а внизу уже сухие, наполеоны. Скажи,
здорово?
— Спи, чертенок!
15
— А в дерево воткнута палка, на ней сидит попу-
гай и читает стихи Долматовского. А мы лопаем пи-
рожные и говорим ему: «Попка дурак!»
Васек не имеет секретов; жизнь его на виду, и весь
вагон знает, что у него всех капиталов семьдесят руб-
лей, а бабка не злая, но только день и ночь ругается и
задумала выходить замуж. Все к нему относятся ласко-
во, учат уму-разуму и подкармливают. Васек одинаково
приветливо принимает и поучения и кусок булки с
маслом. На третьей полке он блаженствует; тут его
царство: он может крутить вентиляторы и вообще са-
мостоятельно жить.
Иван Бугай.В общих комбинированных ваго-
нах, как известно, нижние полки «сидячие», а средние
плацкартные. За одну плацкарту доплатил из своих
денег Бугай.
У него болят зубы. Ехал из колхоза на машине, на-
дуло флюс, и разнесло правую щеку так, что жутко
смотреть. Иван Бугай — под стать фамилии — громад-
ный, медлительный и тугодум. Полка под ним потрес-
кивает, и тогда сидеть под ней становится неуютно.
Как запасливый путешественник, Бугай взял с со-
бой в дорогу просторный лохматый кожух. На этом
универсальном кожухе, зарывшись в шерсть, он спит,
им же укрывается, рукав подстилает под голову, а дру-
гим, предварительно вывернув его, закутывает флюс.