- Я так долго тебя ждала, - шептала Эдельвейс, прижимаясь к нему умопомрачительно близко, как никогда раньше не позволяла, оглядываясь на нормы поведения того времени. - Я столько лет блуждала по острову, звала тебя. С каждым годом, проведенным здесь, мои надежды ослабевали, но я не переставала верить, что однажды мы с тобой встретимся вновь. Через годы и расстояния мы встретимся вновь, пронеся нашу любовь в первозданном виде. Искреннюю и чистую... Да, я помню твоё отношение ко мне, но я не осуждаю. Никогда не осуждала. Не могу этого сделать, потому что уже давно ничего, кроме любви к тебе не испытываю. У меня есть только это чувство. Именно оно согревало меня в минуты отчаяния, давало надежду на лучшее. Я не забыла ни секунды, проведенной с тобой Оскар. Ни секунды... Господи, какая же я глупая. Наверное, смешно слушать мои слова.
- Нет, совсем нет, - горячо возразил Оскар.
- Я не держу на тебя зла. Никогда не держала. Не стоит просить прощения, - добавила Эдельвейс чуть громче. - Оно у тебя давно есть...
Оскар осторожно прихватил зубами прядку волос. Огненно-рыжие, полыхающие, как закатное солнце, они сейчас были единственным, что волновало парня.
Ничто больше не имело значения.
Эдельвейс... Его Эдельвейс рядом, здесь. И он может прикоснуться к ней, услышать её голос, а не обращаться к воздуху, зная, что никто не ответит. От нее пахло, как и прежде. Не тем запахом гари, который стал для них стандартным во время существования в обличии призраков. А молоком и медом, немного луговой травой, нагретой летним солнцем, солёным морским воздухом и розами. Самый замечательный запах на свете.
- Жаль, что Оливер и Оливия сейчас далеко, - пробормотал Оскар задумчиво.
- Почему? - удивилась Эдельвейс.
- Мы далеко, - отозвались тезки. - Но это не мешает нам слышать ваши мысли.
- Оливия недовольна, - добавил Оливер в одиночестве.
- И всё-таки, что скажите? - задал вопрос Оскар.
- Да.
- Нет, - возразила Оливия. - Нет!
- Да, - повторил Оливер, зажимая рот своей тезке рукой.
Оливия попыталась укусить его за руку, но потерпела фиаско. Оливер, находясь в призрачном состоянии, ничего не ощутил.
- Позволь им хотя бы эту малость, - прошептал ей на ухо.
- Но...
- А потом я сделаю то же самое.
- Позволишь мне малость? - проворчала Оливия.
- Нет, поцелую тебя.
Души замолчали.
Над островом ярко-красным цветом начинал расцветать закат, а это означало только одно: время призраков выходит. Им осталось всего ничего до расставания. Посмотрев на небо, Оливия послушно кивнула. Она не может запретить им такую малость. Они заслужили...
Пару секунд Эдельвейс и Оскар смотрели друг на друга, стараясь запомнить этот образ, а потом одновременно потянулись друг к другу. Немного не рассчитали и неловко стукнулись носами; засмеялись. Оскар коснулся губами щеки девушки, совсем легко, практически невесомо, поцеловал уголок рта. Наконец, их губы встретились, и отчего-то на мгновение сердце замерло в груди. Поцелуй пары из легенды был нежным, заботливым, целомудренным и очень искренним. Здесь не было страсти. Была именно любовь. Любовь, которая, пройдя через годы, осталась такой сильной, как прежде.
- Моя любимая девочка, - прошептал Оскар. - Я буду любить тебя вечно. Если я окажусь в аду, а ты в раю, я все равно никогда не забуду тебя.
- Без тебя мне и рай не нужен, - ответила Эдельвейс. - Ад я уже проходила, когда скиталась в одиночестве по острову. Не хочу повторения этой ситуации. Единственное мое желание быть с тобой. Всегда...
Они приблизились друг к другу, снова губы соприкоснулись в поцелуе.
И в этот момент две души почувствовали, что время вышло. Их подхватывало легким ветерком. Золотые нити опутывали со всех сторон, безболезненно извлекая из тел, им не принадлежащих. Ещё некоторое время они оставались в человеческом облике. После свидания, даже вновь став призраками, влюбленные видели друг друга. Оскар протянул руку своей возлюбленной, она ответила на это рукопожатие, крепко переплела его пальцы со своими. Взявшись за руки, они медленно поднимались к небесам, пока не начали растворяться в воздухе.
- Я люблю тебя, - слышался в шелесте деревьев и шуме ветра голос Оскара.
- Я люблю тебя, - вторил ему голос Эдельвейс.
Две души, освобожденные от своего давнего заклятья, наконец, обрели покой. Обратившись в две лазоревые бабочки, они полетели к небу и скрылись за облаками.
Перчатки в руках у Элинор стали пеплом.
Глава 14. Расставание.
Оливия пропустила тот момент, когда снова оказалась в своем теле. Все произошло так быстро, даже времени подумать - не было. Девушка очнулась, чувствуя объятия другого человека. Оливер гладил её по волосам. Ничего не говорил.
- Оливер? - позвала она.
Андерсон встрепенулся и отпрянул.
- Оливия? - ответил тем же вопросительным тоном.
- Точно. Мы стали самими собой, - резюмировала девушка, отодвигаясь.
Она прижимала ладонью шляпку, чтобы ветер не унес, и искренне наслаждалась закатом. Он разливался над островом медленно, постепенно... Красно-розовые полосы расцвечивали небо, яркие лучи солнца заставляли девушку жмуриться, но она всё равно не могла отвести взгляд. Закат буквально заворожил её.
Оливия старательно искала среди облаков синих бабочек, но они окончательно скрылись из вида. Ничто больше не напоминало о недавнем присутствии поблизости призраков.
Андерсон деликатно кашлянул, пытаясь привлечь к себе внимание Оливии, и она незамедлительно повернулась к нему. Парень выглядел смущенным, что, в общем, не соответствовало его имиджу уверенного в себе молодого человека.
- Тут такое дело, - пробормотал он, запуская ладонь в волосы и слегка оттягивая их. - Довольно деликатный вопрос назрел.
- Деликатный? - удивилась Оливия, перебирая в памяти все возможные варианты деликатных и не очень вопросов.
О чем планирует спросить тезка, так и поняла.
- Ну, да, - кивнул Оливер.
- И что за вопрос?
- Ты..., - Андерсон замялся, а потом на одном дыхании выпалил: - Ты грести умеешь?
- А что? - усмехнулась Гэйдж, только теперь осознав, к чему клонит собеседник.
- Просто ты рассказывала, что много лет подряд отдыхала в военном лагере...
- Это сложно назвать отдыхом.
- Скажу иначе. Проводила лето в лагере. И, наверняка, какие-то знания у тебя в этом вопросе имеются. Я никогда на лодке не катался... В смысле, на такой лодке, - оправдывался Оливер. - Потому даже не представляю, как ей нужно управлять.
- Настоящий мужчина, - засмеялась Оливия. - Всегда знала, что на тебя можно положиться в сложной ситуации.
Оливер насупился. Фраза девушки ему не понравилась, но оспорить мнение Гэйдж он не мог. Он, на самом деле, не умел грести и даже никогда не пробовал. Заметив перемены в настроении Андерсона, Оливия засмеялась ещё громче, а потом потрепала парня по щеке.
- Улыбнись, - попросила. - Всё нормально. Я, действительно, умею грести, так что ночевать среди воды нам не придётся.
Губы Оливера тронула улыбка. Отказать Оливии в этой просьбе он не смог.
* * *
- За что? - шептала она. - За что?
С каждым разом голос становился всё громче. И вскоре это уже был не шепот, а исступленный крик.
- За что?!
У нее невыносимо болела голова, а тело, словно принадлежавшее другому человеку, было обречено на муки. Перед глазами раз за разом всплывали странные картины, на которых её прабабка, первая красавица, с красотой которой никто не мог тягаться, ходила по пятам за уже знакомой Стелле парой. Каждый взгляд Бренды Уорен был пропитан насквозь болью и ненавистью, а сердце, разбитое однажды, продолжали разбивать дальше. Из крупных осколков создавалось все больше маленьких. Они заставляли плоть кровоточить.
Ни одна боль на свете не сравнится с болью душевной. Ни одни на свете слезы не встанут в один ряд со слезами сердца.
До Стеллы постепенно доходил смысл всего происходящего в лагере. Девушка вспоминала семейное предание, которое она в детстве слушала с замиранием сердца. Истории любви предков всегда казались ей самыми прекрасными в мире, с которыми не способна тягаться ни одна другая история. Бабушка любила рассказывать эти истории внучке, потому как Бренда всегда была внимательным слушателем. Задавала вопросы, стараясь узнать как можно больше, и искренне верила, что любовь её предков - достойный пример для подражания. Так продолжалось довольно долгое время, пока в один, не слишком прекрасный момент, не обнажилась правда.