И пусть Королева злится, сколько хочет.
– Магические карты могут и соврать, – заметил он спустя некоторое время. Карим возражать не стал:
– Могут, конечно. Тем более, что магия Пустоши настолько мощная. Чувствуешь давление?
Роун прислушался к собственным ощущениям. Действительно, Пустошь словно давила, испытывала на прочность, и чем дальше они отходили от Великой реки, тем сильнее это ощущалось. Он закивал:
– Точно! Как будто пытаешься прорваться в пузырь, который наполнен водой, и тебе все сложнее.
– Магический фон тут – будь здоров, – задумчиво пробормотал Карим, оглядываясь. – Но ничего. В крайнем случае, используем артефакт тетушки.
– В каком это крайнем случае? – захотел узнать Роун. – У тебя что, магия может закончиться?
– Ее могут заблокировать, – серьезно ответил Карим. Выглядел он, несмотря на мрачный прогноз, почти расслабленным, так что Роун решил не беспокоиться раньше времени.
Они уже довольно долго поднимались по узкой тропинке, морщиной прорезавшей заснеженную гору. Лед под ногами неохотно поддавался и трещал; сверху, с уступов, то и дело обваливался снег, разочарованно шипевший при соприкосновении с защитной магией. Вид не менялся: все та же унылая степь внизу, затянутое тучами небо внизу, виляющая тропинка, по которой с трудом идут два человека плечом к плечу.
Усталость навалилась вечером, как-то сразу лишив желания продолжать путь. Ветер усилился, снег валил все гуще, и парни решили остановиться на ночлег в одной из обнаруженных небольших пещер по пути. Установили Завесу, зажгли костер, вытащили припасы и молча поели, после чего Карим вызвался дежурить первым, а благодарный Роун тут же заснул.
…Он не видит лица стоящей у высокого окна женщины, но кожей чувствует исходящий от нее холод и силу. Безмерно уставший, с трудом переводя дыхание, он осторожно опускает на пол товарища, который так и не пришел в себя, и выпрямляется. Меч в руке кажется все тяжелее с каждой секундой, но выронить его значит подписать себе смертный приговор. То же самое случится, если перстень вдруг перестанет работать.
Ее низкий, тягучий голос наполняет сердце холодом:
– Тебе все же удалось добраться до замка.
– Как видишь, – с трудом отзывается он, сосредоточившись на том, чтобы держать меч. Руки дрожат.
Женщина медленно поворачивается к нему и дарит ледяную улыбку, в которой таится обещание скорой смерти:
– Зачем было тратить столько сил? В итоге вы все равно погибнете. Пустошь не терпит чужаков.
– Кому, как не тебе, знать об этом? – насмешливо замечает второй парень. Он с трудом, опираясь о стену, поднимается, тут же хватается за плечо товарища. – Ты ведь тоже чужая, Стейнмунн.
Хозяйка замка, явно пораженная, устремляет горящий взгляд на парня:
– Откуда… откуда ты знаешь? Впрочем, – она быстро возвращает самообладание, – это ничего не значит. Ты унесешь свое знание с собой в могилу.
– Рано радуешься…
…– Стейнмунн!
Она бросает быстрый взгляд – презрительный, морозящий. Осаждает коня, рвущегося в гущу боя, и позволяет всаднику догнать ее. Впрочем, как только он оказывается рядом, снова бросается вперед. Ее ждет битва.
– Стейнмунн, постой! Твой отец…
– Нет у меня отца! – яростно кричит она. – Нет – после того, что он задумал!
– Ты принцесса!
– Я – Королева вечных снегов! – она смотрит на королевского советника взглядом, в котором сплавились воедино темный гнев, разочарование, тоска, высокомерие. – Я буду править Пустошью, и чьи-то приказы не имеют значения.
Она уносится вперед – туда, где кипит бой, слышатся крики людей и ржание лошадей, в воздухе витает запах крови и смерти. А советнику остается только беспомощно стоять и смотреть ей вслед.
…– Ты выйдешь за него замуж, и точка! – Король разгневан, как никогда раньше, и не скрывает этого. Он смотрит на непослушную дочь, посмевшую не согласиться с его решением, а та кусает губы и сжимает пальцы, отвечая ненавидящим взглядом. – Ты – принцесса, и твои желания совершенно не важны, когда дело касается государственных дел.
– Отец!
– Не смей перечить! – прерывает он. – Не смей больше никогда перебивать меня на глазах у послов или советников. Никогда не забывай свое место.
Ее губы дрожат, но она берет себя в руки и высокомерно кивает:
– Как пожелаешь, мой король.
– Роун!
Сновидения не хотели его отпускать, оплетали диким плющом, притягивали.
– Роун, просыпайся!
Чьи-то голоса шептали, зачаровывали, обволакивали, совершенно лишая воли… но стоило только кому-то хорошенько потрясти его за плечи, морок улетучился. Роун распахнул глаза, уставился на Карима с непониманием: