Мечты девушки оборвал волчий вой, раздавшийся слева. Лошадь испуганно заржала, и Тэйне пришлось приложить усилие, чтобы заставить животное двигаться прямо. В следующий миг вой повторился, теперь он звучал справа и позади. Тэйна сжала колени и пригнулась к шее кобылки, заставляя ее ускориться, а вой приближался и приближался. В ночной темноте чудилось, что силуэты огромных волков мелькают со всех сторон, обступают всадницу, загоняют, будто добычу.
— Пошли прочь! — прорычала Тэйна, чувствуя, как в груди шевелится страх. — Я вас не боюсь! — бравада прозвучала довольно громко, но в следующую секунду все звуки потонули в протяжном, бесконечном вое.
Девушка потеряла контроль над лошадью, и паникующее животное свернуло с пути, надеясь укрыться в густом ельнике. Тэйна крепко держала поводья, чтобы не упасть. Ей хотелось обернуться и оценить опасность. Впрочем, огромные тени нагоняли ее, вынуждали лошадь следовать к определенной цели. Тэйне оставалось только гадать, что ее ждет. Она подумывала спрыгнуть и дать бой, чтобы уничтожить тварей. Но испуганная кобыла двигалась вперед на огромной скорости, и колючие еловые лапы без жалости били всадницу. Темнота укрывала лес, видимое ограничивалось весьма коротким расстоянием.
Когда тени замерли, Тэйна похолодела, догадавшись, что пункт назначения близок. Тревожный, испуганный вопль вырвался из ее глотки, когда деревья расступились, открывая клубящийся мрак. Ее крик оборвался, последняя секунда перед падением показалась вечностью. У Тэйны было время подумать обо всем, что натворила. Девушка не раскаялась, но успела улыбнуться тому, что отомстила, хотя бы одному из своих мучителей.
Чернота внизу гостеприимно распахнула объятия всаднице и ее кобылке. Едва взлетев, Тэйна отпустила поводья и рухнула в бездну. Жуткое лошадиное ржание огласило окрестности и смолкло, тени столпились на краю обрыва. Скорбный вой поднялся до самых небес.
Лан, спешивший за Тэйной, услышал его. Какое-то внутреннее чутье заставило его свернуть с дороги и углубиться в лес. Тени, занявшие подступы к обрыву, позволили ему пройти. Впрочем, Лан их не видел, только удивлялся и оглядывался в поисках волков. В ночной мгле рассмотреть дно обрыва не представлялось возможным, и эрт Тодд выбрал место и развел костер — чувствовал, что его поиски окончены.
Когда древний очнулся, на землю медленно падал снег. Дрожа от пронизывающего холода, Гурдин некоторое время лежал на земле, смотрел, как кружатся белые хлопья, и приходил в себя, не веря, что легко отделался. И не зря. Боль пронзила его тело с головы до пят, как только приподнялся на локтях. Гурдин со стоном упал на ворох листьев и некоторое время снова лицезрел танец снежинок.
Темнота потихоньку отступала, ночь неохотно сдавала позиции новому дню. Каждый ильенграсс в роще виделся более отчетливо, один исполин казался расплывчатым пятном. Недоумевая, Гурдин презрел боль, выпивающую остатки сил, вгрызающуюся в нутро острыми клыками. Он раскинул руки и принялся ощупывать ими серую массу опавшей листвы. Вскоре его рука натолкнулась на рукоять меча, и древний подтянул оружие к себе. Дорогой клинок, не раз спасавший ему жизнь, внезапно стал неподъемным. С мучительным вскриком Гурдин стиснул окаменевшие челюсти и попробовал снова. Меч выпал из ослабевших рук. Древний с хрипом поднял конечности и взглянул на свои ладони. Затрудненное дыхание замерло, пальцы безотчетно заскребли по коже, пытаясь убрать засохшую кровь. Зрение помутилось, и Гурдин взвыл, еще до конца не доверяя увиденному. Коросты на удивление легко отпали, а под ними оказалась кожа… сморщенная, старческая, покрытая россыпью темных пятен.
Справляясь с учащенным сердцебиением, глотая вой, рвущийся из горла, древний с отчаянием дернул на себе волосы. В пальцах остались несколько седых прядей.
— Вот как… — он больше не удивлялся. — Так будет лучше, — признал и ползком двинулся к исполину.
Никогда ранее это короткое расстояние не казалось ему таким бесконечным. В былые годы он использовал секунды, сегодня, мерещилось, прошли часы, прежде чем Гурдин прикоснулся к стволу.
— А ведь я помню тебя семенем, — сипло прошептал он, погладил сухую кору, и дерево шевельнулось в ответ, качнуло ветками. — Н-да… я теперь… — древний хотел сказать «уже не тот», но осекся, осознав, что стал именно тем, кем должен быть.