С этими последними доводами пришлось согласиться и нетерпеливой баронессе. Ей трудно было сидеть в номере в полном бездействии и она уговорила все общество отправиться гулять на морской берег, куда Мейнгардт обещал привести жениха Зельмы, если окажется по новым справкам, что состояние ее, по крайней мере, не ухудшилось.
Благодаря нетерпению баронессы, едва согласившейся дать своим спутникам время напиться чаю, они ранее восьми часов заняли уже скамейку на одном из песчаных бугров, и рассеянно смотрели на море в ожидании Мейнгардта, отправившегося к Фогту, а затем на поиски за Лингардтом.
Ожидать пришлось не менее часа. Мари совсем теряла терпение, считая от нечего делать сновавшие перед ними рыбачьи лодки, когда, наконец, в отдалении показался Мейнгардт под руку с очень юным, высокого роста блондином приятной наружности. Баронесса едва не вскочила к ним навстречу.
— Фрейлейн Зельме лучше, она уснула нормальным сном; доктор сейчас сказал мне, что теперь он не теряет надежды спасти ее, — приближаясь к ним, проговорил Мейнгардт и затем уже представил своего спутника, конфузливо отвесившего низкий, почтительный поклон дамам. От смущения он едва дотронулся до руки, протянутой ему Адольфом.
Немалого труда стоило баронессе добиться от него нескольких слов, так стесняло молодого человека присутствие величественного старика-барона, не обращавшего на него никакого внимания, как будто его совсем тут и не было. Заметив общее стеснение, Вера предложила старому барону походить с ней по берегу; тогда только Липгардт, успокоенный простотой обращения окружающих его, наконец, разговорился.
— Вера, слышишь, — сказала Мари, призывая мимо проходившую графиню, — m-r Липгардт видел у Зельмы Фогт старинный золотой медальон с гербом, доставшийся ей от матери, как семейная драгоценность. Теперь, папа, последнее сомнение исчезло, не правда ли?
Подойдя, старый барон объяснил смущенному молодому человеку, что отдаленная прабабушка Зельмы была в некотором родстве с баронами фон Ф. — факт, подтверждаемый этим медальоном, как надо полагать, с гербом вымершей фамилии фон Ротенштадтов… в силу чего они принимают горячее участие в судьбе его невесты, и постараются уладить их свадьбу, если на то будет желание Зельмы, когда она выздоровеет. Потом, обратившись к невестке, он выразил по-английски надежду, что она не проговорилась о бриллиантах.
— Будьте покойны, папа, — ответила Мари, — я хочу испытать до конца бескорыстную любовь жениха к невесте, и очень желаю, чтобы до самой свадьбы он ничего не знал о ее состоянии.
Прошло около двух недель, в продолжение которых барон Адольф Адольфович успел серьезно переговорить со своим старым знакомцем Фредом, убедившись из этого разговора, что у покойной жены его не осталось ни одного родственника со стороны Кролей, а вместе и убедив его согласиться на свадьбу выздоравливающей дочери с Липгардтом обещанием жениху своего высокого покровительства по службе, уверив притом старого ростовщика, что и он, и отец давно знают Липгардта за очень хорошего человека, вполне достойного их попечения о нем; и вот молодому человеку дозволялось навестить, в качестве жениха, начинавшую оправляться Зельму. Устроив это дело, старый барон заявил, что он не может долее оставлять своего хозяйства и надеется, что молодежь, в том числе и дорогая гостья, не заставят старика скучать одного в замке, а вернутся туда вместе с ним.
Накануне отъезда обе дамы с разрешения доктора вошли в первый раз в комнату больной Зельмы. Маленькая, худенькая, но прелестная блондинка лет двадцати попробовала встать к ним навстречу из большого кресла, куда ее усадили в ожидании почетных гостей, но от слабости и смущения не имела силы приподняться. Легкий румянец волнения показался на ее бледных щечках, когда баронесса крепко ее поцеловала, усаживая обратно в кресло.
— Какая вы прелесть! — сказала она. — Я нахожу Липардта очень счастливым.
— Выздоравливайте скорее, — прибавила графиня, целуя в свою очередь больную, — и мы вернемся в августе в Дубельн на вашу свадьбу, а пока позаботимся о вашем приданом.
— За что такие милости, я ничем их не заслужила, — слабо проговорила девушка.
— Никаких тут милостей нет, все так быть должно, поверьте; когда выздоровеете, мы вам скажем, за что мы вас полюбили, прежде чем познакомились с вами. А теперь не волнуйтесь и до свидания. Доктор позволил только взглянуть на вас. До августа, моя прелесть!