Радоцкий устремил глаза вдаль, словно вокруг ничего не было. Лентовский выпил в тюрьме кружку вина и ехал умирать с полным равнодушием: так или иначе — от смерти не уйдешь.
Вдруг сквозь туман увидел Костка виселицу и под ней кол.
В один миг голова его ушла в плечи, подбородок уперся и грудь, глаза остекленели, на лбу выступил пот, — и он весь затрясся от рыданий. Невыразимый ужас отразился им лице. Но это продолжалось недолго. Он овладел собой, но поднял, а вскинул голову, выпрямился — и показал всем такое спокойное, застывшее, упрямое лицо, как будто смерть, навстречу которой он шел, для него была желанной.
Подъехали к эшафоту. Осужденных высадили из телег.
Рядом с палачом стоял его помощник; у одного в руке был тяжелый меч, другой стоял около кола с железным острием. Тут же была приготовлена плаха.
Член городского магистрата среди гробового молчания толпы и солдат стал читать приговор. Осужденные выслушали его спокойно.
Потом подвели к плахе Мартина Радоцкого; у него, как и у Лентовского, руки были связаны за спиной.
Два помощника палача поставили Радоцкого на колени, обнажили его шею. Радоцкий молчал. Глаза его были подняты к небу.
И только уже став на колени, он вздохнул и громким голосом воскликнул:
— Да приидет царствие твое!
Тяжелый меч упал, голова покатилась среди потока крови, брызнувшей из артерий.
Тогда палач поднял ее за длинные седые волосы; изо рта лилась еще кровь и глаза моргали. Палач гвоздями стал прибивать ее к виселице.
Ропот ужаса пронесся в толпе.
Следующим к плахе подвели Лентовского.
Он только сказал:
— Если уж так угодно было господу богу…
Потом стал на колени, и голова его была отрублена. Огромное тело, раздетое донага, палач разрубил мечом на четыре части.
Костка, не моргнув глазом, смотрел на казни. В лице его не было ни кровинки. Он не дрожал, только качался взад и вперед, не отдавая себе отчета в этих движениях.
Иногда он обращал лицо в сторону Татр: помощь не пришла.
— В час смерти своей скажи свое настоящее имя, — произнес судья.
— Шимон Бзовский, сын короля Владислава, — тихо, но явственно произнес Костка.
Ему ответил ропот сочувствия, горя, издевательства, ненависти, ожесточения и жалости.
Палач велел Костке лечь на землю.
Он лег.
Два помощника палача стали около него на колени так, что каждый из них одной рукой оттягивал к себе его ногу, а другой прижимал к земле плечо.
Тогда палач поднял заостренный кол и ударил что было силы.
Костка застонал. Послышался истерический плач и смех женщин.
Кол не входил в нутро как следует.
Среди криков, проклятий, брани, рыданий и пронзительного свиста толпы палач дрожащими руками другой и третий раз всадил его в тело Костки; пот струился по его лицу; он весь дрожал. Из груди Костки вырывались нечеловеческие вопли.
Наконец палач разорвал тело его, как следовало: острие вошло во внутренности.
Тогда помощники палача подняли кол, весь красный от крови, лившейся из-под живота Костки, и врыли его в заранее приготовленную яму.
Толпа увидела над собой мертвенное, но живое лицо Костки, с глазами, которые то открывались, то закрывались. Голос его, по-видимому, замер в груди от боли.
Вдруг толпа заколыхалась и начала расступаться: ужасный, пронзительный женский крик пронесся по воздуху, из толпы показались фыркающие лошадиные морды, и к месту казни подскакали покрытые пылью Сенявский в полном вооружении, Беата Гербурт в бурке Сенявского и следом за ними — Сульницкий.
Беата сдержала лошадь и застыла в полной неподвижности. Сенявский подбоченился и крикнул:
— Что ж, пан Костка? Довелось нам встретиться? Воистину, имя твое записано в книге истории не там, где будет записано наше! Соперник!
Толпа, солдаты, даже чиновники и вельможи подумали в первую минуту, прежде чем узнали Сенявского, что, быть может, это прискакали королевские гонцы с вестью о запоздавшем помиловании. Слова Сенявского вызвали удивление и ужас. Вдруг Беата Гербурт соскочила с лошади и не с криком, но с отчаянным визгом подбежала к колу, на котором сидел Костка.
Бурка спустилась с ее плеч и упала на землю. Все узнали в ней женщину.
Среди замешательства никто не преградил ей пути; она обхватила руками столб с телом Костки и припала губами к туловищу, истекающему кровью.