А мысли Яносика летели туда, где когда‑то, много лет тому назад, еще совсем молодым, побывал он с великими охотниками: с дядей своим, Вавжеком Нендзой (которому медведь проломил нос), и с Ясеком Яжомбеком, его приятелем (которому нос проломила Кунда Гарендская, во время танца ударив его локтем), которые говорили так, что их никто не понимал, кроме них самих. Жива ли еще Веронка, дочь лесника? От нее услышал он впервые ту песню, под которую с тех пор мечтал и обдумывал планы походов.
На черных волах пашет Ганка,
И полполя еще не вспахала,
А уж мать зовет: «Возвращайся,
Я хочу тебя выдать замуж,
Хочу тебя выдать за Яна,
За грозного разбойника Яна!..»
Живут ли еще в избе лесничего близ Батыжовецкой долины она и ее сестры, Ирма и Ючи, и хромой брат их, Андриш, который играл на гармонике?
Жива ли еще она?
Он не знал о ней ничего. Трудно ходить в гости на Спиж да в Липтов, когда за твою голову обещана награда.
Но с неодолимой силой влекла туда Яносика мысль о Веронке. Такая тоска охватила его, что замирало сердце в груди. Никогда, никогда не бывало больше в его жизни такой ночи, как та. Никогда… И что‑то несло его, как поток уносит ветку, которая, попав в него, кружится и несется все дальше, все дальше, увлекаемая течением.
«Что это меня манит? – думал Яносик. – Что меня туда зовет?»
И так как кругом ширилось смятение, а мужики устали, то Яносик решил дать им отдохнуть в Градке, а сам с товарищами, Гадеей, Матвей и Войтеком Моцарным, пошел лесами, расположенными у подножия Татр, в лесничество у Батыжовецкой долины.
Наступил вечер и уже всходили первые звезды, когда он остановился в лесу на небольшой поляне, где стоял домик лесника. Ручей шумел, и Яносик узнал этот шум; он остановился, закрыл глаза и прислушался. Казалось, ничего здесь не изменилось и между тем вечером и нынешним не пролегли долгие годы.
– Останьтесь здесь, – сказал он товарищам, – не то подумают, что мы идем грабить, и испугаются. Я оружие вам отдам, только чупагу возьму – от собак обороняться.
Три товарища легли в чаще, а Яносик направился к дому. Он подошел к калитке как раз в ту минуту, когда высокая, стройная женщина собиралась спустить с цепей дворовых псов.
– Эй! – крикнул Яносик через калитку.
– Кто там? – спросила женщина.
– Свой!
– А кто?
– Из Польши. Я здесь на охоте был когда‑то, лет десять тому назад.
Статная женщина остановилась и выпустила из рук цепь. Спросила дрогнувшим голосом:
– Кто такой?
Яносик узнал ее и сказал громким шепотом:
– Яносик.
Женщина быстро подошла к калитке.
– Это вы, Яносик? Из Польши?
– Да, Веронка, это я.
Тише стало в темном лесу. Женщина перегнулась через ограду.
– Яносик. – Губы у нее дрожали. – Это вы? Вы?
– Отец жив? – спросил он быстро.
– Помер.
– А мать?
– Померла.
– А сестры?
– Замуж вышли. Нет их здесь.
– Андриш? Брат?
– Он здесь со мной. Одни с ним живем.
– А вы замужем?
– Нет.
– Кто же здесь лесник?
– Другой. Он не здесь живет. Здесь только мы с Андришем. И слугами. Откуда вы?
– Из Польши.
– Переночевать хотите?
– А пустите?
– Охотно.
– Не боитесь?
– Чего?
– Разве вы не слыхали от людей, что я разбойник?
– Все вы в Польше разбойники, – усмехнулась Веронка.
Яносик сейчас же понял, что весть о нападении на Градек не дошла еще сюда через леса. Значит, Веронка и не догадывается, что страшный Яносик Нендза Литмановский, разбойничий гетман, – это он.
– Куда вы идете?
– На работу. В Пешт. На железные рудники.
Веронка открыла калитку.
– Войдите, – сказала она. – Вы голодны?
– Нет. Только хотел бы поговорить с вами.
– За этим вы и пришли?
– За этим.
Веронка остановилась.
– Яносик, – сказала она, – ведь десять лет…
– А так же пахнет этот лес и шумит ручей, – отозвался Яносик. – Я как стал над ним, так мне показалось, что я никогда отсюда не уходил.
– А ведь десять лет вы его не слышали.
У Яносика забилось сердце.
– Веронка, – сказал он, – ты помнишь?
Женщина отвернулась.
– Помнишь?
Голос Яносика, разбойничьего гетмана, слегка дрогнул.
– Сколько небось перенесли вы за это время? – вполголоса сказала Веронка.
– Но я обещал вернуться и вот вернулся.
Голова Веронки невольно склонилась на плечо Яносика.
– Я старая уже, – сказала она.
– Тебе не больше двадцати семи.
– Это много.
– Я помню… Эх, девушка, – сказал Яносик, обнимая Веронку за талию, – я о тебе никогда не забывал. А ты меня вспоминала?
– Вспоминала.
Яносику хотелось схватить ее в объятья, прижать к себе, целовать, но он боялся обидеть ее чрезмерной смелостью. Они сели на скамью перед домом. Здесь было совсем темно.
– Веронка, – начал Яносик, – я всегда приказывал петь себе твою песню! Ты помнишь ее?
И он тихонько стал насвистывать.
– Помню, – отвечала Веронка.
– Да… Звезды в ту ночь светили так же, как нынче.
– Так же.
Все сильней билось у Яносика сердце.
– Веронка, – сказал он, – я иной раз так сильно по тебе тосковал, что и не поверишь! Так и полетел бы сюда ветром через горы…
– Почему же не пришел?
– Почему?
Яносик замолчал и опять стал тихо насвистывать, мысленно произнося слова песни:
Эх, зачем, зачем ты
Ко мне не пришел,
Когда месяц ясный
На небо взошел?
– Десять лет – время долгое, – сказала Веронка.
– А ты ждала меня?
– Сначала ждала, а потом уж нет.
– Веронка, – тихо заговорил Яносик, – Веронка, ты помнишь ту ночь?..
Девушка опустила голову.
– Помнишь?
Из глаз Веронки потекли слезы.
– О чем ты плачешь? Я здесь! – сказал Яносик.
– А молодость моя, где она? – сквозь слезы шепнула Веронка.
Сердце растаяло в груди Яносика. Он обнял девушку, прижал к себе и стал целовать ее щеки.
– Я здесь, Веронка, вернулся, – говорил он.
Девушка отерла слезы.
– Что старое поминать? – сказала она. – Как суждено, так и сталось. Ты завтра уходишь? Дальше?
– А как бы ты хотела?
Тогда Веронка взяла Яносика за обе руки и сказала:
– К чему спрашивать?
Проходила тихая ночь, а они сидели на лавке перед домом, в глубине дремучего леса, высоко в горах, над миром, далеко от жизни. И Веронка запела вполголоса по‑словацки:
У зеленой ракиты
Лежит Ян убитый.
Кто убил его? За что?
Мы не знаем.
Яна бедного мы, девушки,
Похороним.
Где же мы его положим?
Где же похороним?
Во лесочке, во лесочке
Во зеленом.
Там споет ему соловушка
Над могилой.
Плакала над Яником
Верная Марика:
«Ах, попомните вы, люди,
Что умру я,
Что умру я скоро
От тоски великой!»
А когда пришли в лесочек,
Она побелела.
Ах, и рожь еще не сжали
В чистом поле,
А уже Марике бедной
Могилу копали…
А над общей могилой
Посадили розы.
А на кустиках сплетаются
Ветки с ветками,
Точно друг с подружкой
Обнимаются…
Слушал Яносик, как тихонько напевала она бесконечно сладостную, бесконечно унылую, печальную словацкую песню.
– Эх, боже мой! – сказал он. – И что это такое творится на свете!
Веронка припала лицом к его плечу и шепнула так тихо, словно это пролетел ночной мотылек: