– А ты хочешь туда сходить?
– Куда?
– На могилу.
– На какую могилу?
– Ох, Яносик! В долине, высоко, в Батыжовецкой долине…
– Да кто ж там лежит?
– Кто?
Она встала и потянула его за собой. Они вышли через боковую калитку за домом прямо в лес, на лесную дорогу. Веронка шла впереди.
Шагали медленно в темноте, поднимаясь на гору, а когда миновали непроходимый еловый бор и вышли в мелколесье, над головами их засияли звезды.
Кое‑где, точно тени, виднелись одиночные высокие пихты.
Они долго шли мелколесьем, отстраняя загораживавшие дорогу ветви, и уже перед самым рассветом добрались до валунов.
– Батыжовецкая долина, – сказала Веронка.
– Каменная гряда, – отозвался Яносик.
С камня на камень, по уступам взбирались они наверх, а скалы стояли над ними темные, мрачные, лишь кое‑где верхушки их серебрил свет звезд. Шумел холодный предутренний ветер.
– Я хотела хоть раз привести тебя сюда, – шепнула Веронка.
– В эту долину?
– К озеру.
Понемногу светало. Посветлели горы, вставая серыми громадами, и в сумрачные ущелья между скал вливался уже бледный свет зари. Показалось угрюмое, черное Батыжовецкое озеро. Над ним висела туча, почти касаясь воды своими растрепанными краями.
– Направо, – сказала Веронка.
Резкий, пронзительный, протяжный свист прервал тишину.
– Козел, – сказал Яносик, поднимая голову.
Загремели камни, летевшие вниз по склону, прокатилось эхо; козел, видимо, проскакал мимо.
Они прошли по плоским влажным камням.
– Здесь, – сказала Веронка.
Яносик увидел маленький холмик, сложенный из камней.
– Что это? – спросил он.
Веронка молча опустилась на колени, сложив руки.
Стоя возле нее, Яносик смотрел на серую кучку камней, над которой темнели скалы. Вечно недвижные, они, казалось, двигались в этом предрассветном сумраке.
Веронка перекрестила могилку и сказала, вставая:
– Яносик, здесь лежит твой сын.
Яносик вздрогнул.
– Я его здесь похоронила. Всего один день он прожил. Не отдала я его ни людям, ни земляным червям. Здесь, где никто его не тронет, лежит он в деревянном гробике под камнями, и ветер его баюкает, как мать…
– Я не знал, – проговорил Яносик.
– Я сама отнесла его сюда. Здесь лежит наш сын… Ты его никогда не видел.
– Эх, боже! – вздохнул Яносик. – Вот что бывает на свете…
А Веронка рассказывала:
– Каждую весну ходила я сюда… Когда снег таял. На озере еще лед лежал. Ветер поет колыбельные песни моему дитятку: «Баю‑бай, маленький»… Стены Герляховской горы – дом его…
– Эх, – сказал Яносик, – лежит он здесь, как орленок в гнезде. Высоко.
– Вот что случилось после той ночи, когда ты говорил мне: «Я беру с тебя мед, как пчела с сирени»…
– А ты мне сказала, что я для тебя – точно лес…
Веронка обвила руками шею Яносика.
– Показала я его тебе – и сердцу легче. И он отца своего теперь узнал. А то ночью приходил меня спрашивать: «Кто мой отец? Откуда? Из Польши?»
Яносик гордо встал на камень, поднял голову и сказал:
– Яносик Нендза Литмановский, разбойничий гетман.
– Иисусе, Мария! – пронзительно вскрикнула Веронка и отступила в страхе.
Но Яносик взял ее за руку и сказал:
– Не бойся. Ты будешь моя, станешь хозяйкой Липтова. Мы будем жить в замке, а здесь я поставлю золотой крест.
– Так это ты разбойничал в Липтове? Из‑за тебя лились слезы? Тебя проклинали? За твою голову назначена награда? – восклицала Веронка.
– Никогда я не брал ничего у бедняка. Я брал только там, где было много добра. Я людей равнял. А мне самому не нужно было ничего. Веселый я был! И смелый. Нищий не станет разбойником, это может только мужик! Я любил радовать людей и с ними тягаться: кто лучше? Я этой чупагой прорубил себе путь от Дунайца к Дунаю! Да!
И он поднял чупагу над головой.
– Ты страшен, – сказала Веронка.
– Но славен, могуч и богат!
Веронка опустила голову.
– Как король! – шепнула она с невольным смирением.
– Как король!
Яносик обнял ее за плечи.
– Я вознагражу тебя за погибшую молодость… В золоте, в шелках будешь ходить… Ты всегда была в моем сердце. Я тебе благодарен. Песней своей ты меня словно околдовала, в ней было счастье. Гляди, как хорош свет божий!
Внизу простиралась светлая равнина Спижа, из‑за Татр брызнули солнечные лучи, и на черные вершины Герляховской горы набежал золотисто‑розовый свет, заиграл в изломах, как гирлянда цветов.
– Ребенок пусть спит, – сказал Яносик, обернувшись назад, к озеру. – Ему здесь хорошо, покойно. Никто не придет к нему, не нарушит покой. Тихо здесь. Горы, как стены, оградили его. Он лежит, как сын королевский в замке. Прощай, Веронка. Я отсюда сбегу прямо вниз – и воловьими тропками через лес…
– Куда же ты идешь?
– Меня война ждет.
– С кем?!
– С панами.
– Яносик! Пропадешь!
– Либо я, либо они. Кому‑нибудь из нас надо погибнуть. Если бы враги друг друга боялись, так не было бы и войн. Будь здорова! И жди меня.
Он обнял Веронку, привлек ее к себе, поцеловал и пошел прочь. А когда, бряцая чупагой, скрылся среди скал, Веронка в отчаянии крикнула:
– Яносик!
Но из чащи донеслась уже только его песня:
Не тужи, подружка,
О своей судьбе:
Исхожу всю землю,–
А вернусь к тебе!..
Веронка стояла среди пустыни. Ей казалось, что она видела сон. По кустам, позолоченным восходящим солнцем, пробегал ветер. Веронка откинула со лба волосы и перекрестила издали Яносика.
– Сгинешь! – прошептала она.
А Яносик спускался вниз, одинокий среди этой пустыни, и думал: «Ну, я теперь знаю, что меня туда тянуло. Суждено мне было увидеть могилу сына. Думал ли я когда‑нибудь, что у меня есть сын? А судьба о человеке думает! Небось приведет куда надо. И сам того не знаешь, а ее слушаешься! И что это за голос такой? Он в душе откликается. Власть над миром имеет…»
Сбежал Яносик, как весной горный ручей, к своим товарищам и удивился: вместо троих, лежавших под деревьями, на стоянке он увидел четырех.
– Кто здесь? – крикнул он еще издали.
– Бафия! – отвечали ему.
В их голосах было что‑то, встревожившее Яносика; несколькими прыжками он спустился вниз.
– Зачем он пришел?
– Всему конец! – ответил Бафия.
– Как?! – крикнул Яносик.
– Всему конец. Ночью откуда‑то пришло императорское войско, Градек заняли.
– А мужики?
– Кто не убит, тот бежал.
Яносик зашатался и прислонился к дереву.
– Все убежали?
– Все, не бежали только те, что убиты или взяты в плен. Их за среднее ребро повесят. А вы где были, разбойничий гетман?!
Взмахнул чупагой Яносик, но удержал ее в воздухе и только глянул в лицо Бафии такими страшными глазами, что Бафия побелел. Одно слово прогремело из уст Яносика:
– Ступай!
Бафия повернулся и, съежившись, пошел прочь.
– Что он говорил? – спросил Яносик.
– Да то же, что тебе! – ответил Гадея. – Ночью пришло войско, окружило замок, наши защищались. Их не застали врасплох: Саблик караульных поставил. Да у солдат пушки были, много пушек, и мужики бросились бежать. Бафия тоже убежал и попал сюда.
– Саблик погиб?
– Нет. Вывел мужиков.
– Много погибло?
Гадея ничего не ответил.
– Саблик сразу увидел, что песня наша спета. Он бежал, а мужики за ним, – сказал Матея.
– Примерно половина, – вставил Гадея.
– Эх, если бы ты был там! – сказал Яносику Моцарный.
– Слава богу, что его там не было, – возразил Гадея. – И сам бы погиб, и другим бы не дал убежать.
– Там ничего нельзя было сделать! – сказал Матея. – Солдат было тысячи две, и с пушками.
– Так и Бафия говорил: «И слава богу, что Яносика не было! Он бы нас всех погубил. Там надо было не биться, а бежать». Говорил он еще, что с деньгами некоторые мужики убежали. Одни успели бежать, другие – нет. Бафия нам тут все рассказал до твоего прихода. Долго, долго тебя не было!