Если читатель насторожился, знакомясь с предшествующими главами книги, решив, что ее автор увлечен больше занимательностью фабулы, чем существом дела, то, приступая к чтению данной главы, читателю следует приготовиться к тому, что приключенческий элемент содержащегося в ней рассказа будет переплетаться с легендарным в большей степени, чем в предыдущих главах. Но и на сей раз автор уступает не своей склонности к романтике и беллетристике, а подчиняется источникам. Более того, он старается по возможности очистить их — для достижения максимальной достоверности излагаемых событий — от всего, что представало бы как «художественное». Упомянутые источники — главным образом сочинения героя повествования Джона Смита. Это и определило наличие в предстоящем рассказе элементов приключенческого и легендарного. Это же определяет необходимость предварить рассказ хотя бы кратким упоминанием о той борьбе, которая вот уже на протяжении более трех веков ведется вокруг имени Джона Смита и по поводу его сочинений.
Критики утверждают: похождения Смита, описанные им самим, являются вымышленными и придуманы для самовосхваления; они не имеют достаточного подтверждения в документальных источниках; неправдоподобность его приключений явствует, в частности, из того, что в свой главный труд — «Общая история Виргинии, Новой Англии и островов Соммерса» (1624) — он включил красочные эпизоды, которые отсутствовали в его «Правдивом рассказе о событиях, случившихся в Виргинии» (1608). Критикам возражают: выпячивание собственной персоны, главным образом в «Общей истории», объясняется мемуарным характером произведения и необходимостью полемики автора с врагами; скудость источников определяется местом и временем происходивших событий, косвенные же данные позволяют признать основу рассказов Смита достоверной; отличия между упомянутыми книгами естественны, как естественна разница между воспоминаниями и компилятивным сочинением, каковой является «Общая история», и получастным письмом — полуслужебным отчетом, как можно определить «Правдивый рассказ», в котором Смит оговаривался, что сообщает не все имеющиеся сведения.
Первыми критиками Смита были некоторые его спутники. Он отвечал им изданием собственных сочинений, в которые включал мемуары своих горячих приверженцев. Именно этими сочинениями положено начало иконографическому изображению его персоны. Смит писал, например: «Я знаю, что меня будут осуждать за то, что я пишу так много о себе самом, но меня это не волнует… Пусть бы мои критики поменялись со мной местами, хотя бы только на два года, или сделали бы столько, сколько я, тогда бы они, вероятно, были более снисходительны к моим недостаткам».{29}
В год смерти Смита Дэвид Ллойд издал разоблачительный памфлет «Легенда о капитане Джоне Смите» (1631), многократно переиздававшийся вплоть до второй половины XVIII в. К тому времени, однако, Смита уже стали называть «знаменитым английским открывателем», «самым прославленным Смитом Англии», чья жизнь «подобна жизни самых знаменитых героев древности».{30}
В конце XVIII — начале XIX в. развитие исторической науки, растущая приверженность исследователей к документальной достоверности увеличили число тех, кто сомневался в истинности фактов, приведенных Смитом. Вместе с тем установление в этот период независимости Соединенных Штатов стимулировало поиски героев американской истории. К их числу отнесли Джона Смита. В течение XIX и XX вв. его критики и защитники сходились на том, что географических и картографических трудов путешественника достаточно, чтобы он занял выдающееся место в истории Англии, а тем более в истории Нового Света, — независимо от отношения к его рассказам о самом себе. Но и к этим рассказам не следует относиться пренебрежительно: «житие Смита», написанное им самим, — главный источник не только сведений о нем, но и один из главных источников по истории первых лет английской колонизации Америки.
«…Они долго совещались. Приняв решение, они принесли два больших камня и положили их перед Паухэтаном. После этого все, кто только сумел дотянуться, схватили его и поволокли к камню, на который положили головой, а сами приготовились размозжить ее дубинками. В последний момент, когда уже, казалось, ничто не могло спасти его, Покахонтас, любимая дочь короля, бросилась к пленнику, схватила его голову руками и накрыла своим телом, чтобы защитить от смерти…» (С., II, 400).
Выше приведено самое романтическое и самое спорное место «Общей истории». Вымысел ли это? Весьма вероятно. Но разве неизвестны другие случаи подобного спасения? Разве главные действующие лица описываемого эпизода не реальные лица: имя Джона Смита еще при его жизни было знакомо значительному числу англичан; «король» Паухэтан — могущественный вождь индейцев-алгонкинов, возглавлявший конфедерацию племен, коронованный Яковом I в качестве вассального государя[34]; Покахонтас — его дочь, вышедшая замуж за англичанина и побывавшая при дворе королевы Англии. И все же, не имеющий неоспоримого подтверждения цитируемый отрывок представляется частью красочной легенды.
34
Некоторые авторы считают, что Паухэтан не собственное имя, а слово, обозначающее вождя конфедерации, имя которого — Ухонсонокок. Однако по сложившейся традиции вождя именуют Паухэтаном.