— Профессия, несомненно, в чем-то близкая, несколько похожая на нашу. Вот идут двое: корреспондент и разведчик. Они выходят из одной точки и стремятся поначалу приблизительно к одинаковой цели: им нужна информация. А потом их пути расходятся. Журналисту вполне достаточно добытых сведений для написания статьи. Разведчик же продолжает движение по иному пути. Ему нужна секретная и актуальная информация — и постоянно новая. Значит, требуется агентура, а для этого — вербовка. А когда корреспондент идет по этому второму, более длинному и сложному пути, он, как Зорге, превращается в разведчика. Процесс очень своеобразный. И если человек, даже талантливейший, уровня Рамзая, на этапе перехода от журналистики к разведке минует школу, в которой он должен усвоить законы контрразведки, то у него могут случаться некоторые заскоки, потери.
— Вот к чему привел наш разговор о журналистах. Неужели у великого Зорге были заскоки и возникали проблемы?
— Иногда случалось. Это была наша с ним болезнь. Ведь до нас он не был кадровым разведчиком. Начинал работать, не пройдя школу контрразведки. Разведчик должен всегда сознавать, что находится в опасности, над ним давлеет угроза со стороны контрразведывательной организации. Одно дело изучить это абстрактно, на чекистских наших курсах. Другое — пережить на себе. Зорге был с этим не знаком. И мы старались как-то обогатить Рамзая нашими необходимыми ему знаниями.
— В чем же конкретно эти, как вы их называете, заскоки проявлялись?
— Он, к примеру, гонял по Токио только на мотоцикле, купленном у Макса Клаузена, для которого продажа немецкой техники служила и отличным прикрытием, и источником дохода. Когда Макс, как и в Китае, только начинал в Токио свое дело, его первым покупателем стал Зорге. А за этим популярным в иностранной колонии человеком потянулись и другие иностранцы, не только немцы. Но в Токио в 1930-х годах движение было интенсивнейшее. Можете себе представить, чтобы серьезный резидент с мощнейшей агентурной сетью — и на мотоцикле?! Я сам — старый мотоциклист и знаю, что ни в коем случае этого делать нельзя. На машине — совсем другое дело, тем более если руль держишь уверенно. И вот Рамзай попадает в аварию.
— В одной из многочисленных книг о Зорге я вычитал, будто в тот самый раз он был здорово навеселе.
— Зорге — без сознания, с ним — секретные материалы. Да он тогда чуть не загремел в полицию с этими документами.
— И еще я читал, что Зорге ухитрился каким-то невероятным образом вызвать помощника, неимоверным усилием воли оставался в сознании с проломленным черепом, сломанной челюстью и, только передав документы вызванному им Максу Клаузену, тут же вырубился.
— Подтверждено достоверно. Но был он в таком состоянии, что секретные документы, он как раз и ездил за ними к Одзаки, сам передать был уже не в силах. Только глазами показал Максу на карман, и тот, отлично его понимавший, ухитрился незаметно добраться до бумаг и их забрать. Клаузен был чрезвычайно удачлив. Мы, естественно, мотоцикл после этого строжайше запретили.
Или передает Рамзай в Москву по радио длиннющие телеграммы. Они больше характера журналистского, а не разведывательного. Конечно, интереснейшие, их бы в газету, а лучше даже по размеру в журнал. Но мы же имели здесь все японские газеты, в Москве у нас японисты сидели. Всю токийскую печать анализировали и все прекрасно понимали. Опасно было столько передавать: Зорге же знал, что в Токио есть пеленгаторы, последнее слово радиотехники, которые стараются уловить переговоры в эфире. А надо было перемещаться с этой его радиостанцией. В Японии, особенно в Токио, это очень сложно. И на машине тоже. Кругом японцы, европейское лицо сразу заметно. Может, на лодке? Но тут возникают осложнения.
А возьмите наружку. Как от нее отрываться и надо ли отрываться вообще? У меня здесь большой опыт, на себе испытал, как они ведут наблюдение. Тут Зорге нам сообщает: я с ними, с этими ребятами из наружки, дружу. И вроде они настолько сошлись друг с другом, что им можно и деньги дать, то бишь, взятку, чтобы слишком уж не надоедали. Но эта игра — рисковая. Опасно! К счастью, и здесь пронесло.
Спасибо Борису Игнатьевичу. Но о тотальной слежке позволю себе сказать особо. Наружка в Японии отличается от любых аналогичных служб других стран. В Токио ей дозволялось практически всё. Контрразведка ходила за Зорге, как и за другими иностранцами, по пятам. Не помогало и немецкое подданство, искренне в ту пору почитаемое японцами. Документы не для того, чтобы понять, кто перед ними, это и так было ясно, а для устрашения могли проверить и проверяли на каждом шагу. Мелочь, однако, неприятная, выбивающая из колеи, рабочего настроения. В квартиру входили не только в отсутствие подопечного. Врывались, задавали любые вопросы, имели полномочия — на всякий случай обыскивали. Буквально цеплялись железной хваткой за опекаемого. Никакой тайны из того, что они совсем рядом, что дышат в спину, не делали. Иногда точно так же работают американцы. Но японцы превосходили их по наглости и бесцеремонности. Поголовно всех людей, по роду деятельности общавшихся с иностранцами, превращали в осведомителей, стукачей. Если видели, что те с доносами не спешат, лишали работы. А горничные, сторожа, переводчики, шоферы и прочие садовники за должность держались крепко. Хочешь не хочешь, приходилось доносить. Эта система была тотальной.